Менскейп невероятно нежно пригладил волосы Джульетты, отчего та задрожала, уже изнывая от желания. Может, это его большое капитанское кресло сгодится, чтобы…
«Нет! Джульетта, не отвлекайся».
Толчком приподнявшись, она запрокинула голову и посмотрела ему в глаза.
– Почему ты попросту не оставил меня там вместе с моим кораблем и не смылся? Тогда я не стала бы твоим постоянным геморроем.
– Сильно подозреваю, что ты стала бы моим, как ты изящно выразилась, геморроем, независимо от расстояния.
– Это не ответ.
Рагнар вздохнул и провел пальцем под лямкой ее бюстье. Плечо Джульетты вздрогнуло от удовольствия. Эту часть тела почему-то не интересовало, что допрашиваемый пытается увильнуть от ответа.
– И это тоже, – прибавила она.
– Ох, – вздохнул Рагнар. Удерживая Джульетту за плечи на расстоянии вытянутой руки, он изучал потолок, словно пытаясь найти там подходящие слова. – Ты… я… да, я мог тебя там оставить, но…
Трогательные голубые глаза умоляюще смотрели на охотницу, брови сошлись домиком – Рагнар всем своим видом просил пощады. Джульетта поджала губы и продолжила хранить молчание, позволяя ему говорить – произнести вслух те прекрасные слова, которые она надеялась и одновременно боялась услышать. Как ни глупо прозвучит, но охотница действительно радовалась, что он не улетел. Но что теперь? Ее руки были связаны (в прямом и переносном смысле) и зудели (вот тут только в прямом смысле).
– Джульетта, ты мне нравишься. И я тебя хочу. Ты интересная и умеешь меня рассмешить. – Менскейп пожевал губу и продолжил: – Готов пересмотреть твое негостеприимное поведение и познакомиться с тобой поближе.
Не в силах сдержаться, Джульетта расхохоталась. Это самая нелепая ситуация в ее жизни, включая тот заказ на Клоуни-Охотника-на-коз, парня, который выряжался клоуном и развлекался, гоняясь за козами.
– Если я тебя не доставлю, Злодейский Уильям явится уже за мной. Не моя вина, что ты его разозлил. – Она попыталась высвободиться так, чтобы снова не упасть.
– Ты не хочешь меня ему сдавать, – сказал Рагнар, сжав ее крепче.
– У меня нет выбора.
– Разумеется, есть.
– И каков план, Рагнар? Мы сбежим вместе на твою планету и… что? Станем надеяться, что чокнутый король нас не найдет? Будем ходить на свидания? Устраивать пикники? Бегать по полю с маргаритками? Брать уроки мамбо…
– Да.
Прервав обличительную речь, Джульетта изобразила свою самую обворожительную улыбку.
– Ладно, хорошо, – согласилась она невозмутимо. – Так что, развяжешь меня?
Ноздри Рагнара раздулись. Вот черт.
– Я тут обнажаю перед тобой сердце – а ты продолжаешь мне лгать?
– Обнажаешь сердце? «Ты мне нравишься, я тебя хочу» – это что, обнажить сердце?
Менскейп сбросил ее обратно на кресло и с силой закрутил.
Джульетта зажмурилась и затормозила, пока пирог не попросился обратно. Когда комната перестала вращаться перед глазами, охотница глубоко вздохнула и постаралась сдержать рвотные порывы.
– Развяжи меня.
– Ты ранила мои чувства.
Досада острыми щепками впилась в совесть. Засунув это все подальше, Джульетта решила не поддаваться ни Рагнару, ни его «сердечному стриптизу», ни его обиженному виду.
– Развяжи меня!
– А ты будешь себя хорошо вести?
– Слушай, ты тоже мне нравишься, ладно? – Джульетта изо всех сил попыталась высвободиться из веревок. Без толку. – Думаю, ты в курсе, что чертовски сексуален и хорош, и да, встреться мы на каком-нибудь церковном собрании, все вышло бы просто замечательно. Но так не случилось. – Она отвела взгляд, чтобы не видеть надежды, вспыхнувшей в его глазах. – Я должна сделать то, что должна, иначе я покойница. Так что лучше считай меня врагом, Рагнар.
Его улыбка была ярче кометы в ночном небе.
– Просто не могу.
Джульетта зажмурилась и сделала глубокий вдох. А затем привела веский довод.
Если оглянуться назад, возможно, принять предложение Менскейпа касательно траха на пляже было мудрее.
Вместо этого Джульетта сказала ему поцеловать ее в задницу, а потом пнула в пах. Ничего хорошего из этого не вышло.
Сколько она вот так просидела с онемевшими руками, онемевшей задницей и онемевшим мозгом на твердом металлическом полу карцера? Наверное, часов семь. Долгих, долгих семь часов. И минимум половину этого времени ее желудок громко и беспрестанно выражал свой протест.