Асгард
В Асгарде боги ели с золотых блюд и пили мед из золотых чаш. Они до страсти любили тонкую ковку, особенно золотую, и груды безделок и волшебных колец заказывали карликам в их темных кузнях. Играли друг над другом свирепые шутки, потом ссорились. Выходили к рубежу круглого Мидгарда, бились с великанами, а потом возвращались и сами себе пели хвалебные песни. И христианский рай, и северный казались девочке скучными. Может, потому, что не слишком-то были внятны простым смертным. В церкви дети пели гимн о рае: там было море стеклянное, и святые полагали золотые венцы перед престолом Сидящего[18]. Слова были волшебные: золотой венец, море стеклянное. Но вечность угрожала девочке скукой.
Один, повелитель богов, жил в Вальгалле – так звалась обитель эйнхериев, иначе: павших в бою. Вальгалла крыта была золотыми щитами, и было у ее пятьсот дверей. Валькирии, щитоносные девы, носились над полем сражения, забирая героев в миг смерти. Эйнхерии жили ради битв, и после смерти уделом их была вечная битва. Каждый день они сражались друг с другом до смерти, и каждый вечер оживали и пировали в Вальгалле жареным мясом вепря Сехримнира. Когда же кости были обглоданы дочиста и последняя капля крови выпита, вепрь, всхрапнув, возрождался столь же бокастый, чтобы назавтра его опять закололи, зажарили, съели, и так без конца.
Девочку била дрожь от восторга и жути. Один был бог недобрый и опасный. Калеченый бог, одноокий, оком заплативший за мудрость, выпитую из источника Урд, у которого лежала отрубленная голова ётуна-великана Мимира, много знавшая былей, и мудрых рун, и заклинаний, дающих власть. Один таился, принимал вид старика в сером плаще, шляпу пониже надвигал на пустую глазницу. Один испытывал людей загадками, и горе тем, кто не знал ответа! Его копье по имени Гунгнир на древке имело руны, открывавшие тайны людей, зверей и всей земли. Оно было вырезано из ветви самого Иггдрасиля и оставило по себе рану и рубец[19].
В книге была картинка: Один во дворце короля Гейррёда. Под видом простого путника Один явился к королю, а тот привязал гостя меж двух костров и стал поджаривать. Картинка была хорошая: темный, таинственный бог сидит на полу среди пылающих сучьев. Он не улыбается и не гневается, он печально задумчив. Восемь ночей провел Один без еды и питья. Наконец поднесли ему рог с пивом, и тогда он запел, все громче и громче, песнь об Асгарде, о воинах Вальгаллы и об Иггдрасиле, чьи корни сплелись с корнями мира. Потом Один назвал себя, и король бросился на собственный меч. Один был непредсказуем. Он принимал в жертву «кровавых орлов»: человека привязывали лицом к дереву, и отпилив от позвоночника ребра, выворачивали наружу легкие. Он и сам принимал муки, от которых становился еще сильнее, мудрее и опаснее.
Один был бог Дикой охоты. Или Свирепого воинства. Мчались по небу кони и гончие, охотники и призраки с мечами и копьями. Они никогда не уставали и никогда не останавливались, рев рогов мешался с голосом ветра, копыта стучали, грозные всадники кружили среди туч, как стая чудовищных скворцов. Одинов конь Слейпнир имел восемь ног, и бег его отдавался громом. Ночью, в спальне с окнами, наглухо закрытыми светомаскировкой, тоненькая девочка прислушивалась к звукам в небе: к отдаленному подвыванью, ритмичному рокоту пропеллеров, грому, нависавшему над самой головой, а потом катившемуся дальше. Она слышала взрывы и видела огонь, когда бомбили аэродром рядом с домом ее бабушки и дедушки. Она тогда спряталась в чулане под лестницей – так некогда люди падали плашмя, заслышав приближение Охоты. Один был бог битвы и смерти. Через окраину, где жила девочка, не так-то много проезжало машин. В основном – «колонны», слово, означавшее вереницы тряских, хриплых грузовиков цвета хаки. В некоторых ехали молодые мужчины, дети махали им, и они улыбались, подскакивая на кочках. Это были «наши ребята». Куда они ехали, никто не говорил. Девочке представлялся отец, сгорающий в небе над Северной Африкой: вой пропеллеров, огненные волосы, черный, огнем объятый самолет. Так вот она, Дикая охота – летчики в небе, хищное племя. Спешится охотник – рассыплется в пыль, так говорилось в книге. Это была хорошая история, со смыслом. В ней была опасность, ужас и многое такое, что человеку неподвластно.
18
Гимн английского священника Джона Бахуса Дайкса (1823–1876) отсылает к 4 главе Откровения Иоанна Богослова.