- Иди, сыночек, так надо. - И затем мне на ходу, шепотом, окаменело. - Забери папу, Сёма, и приведи домой!
Я всё исполнил.
- Мужчины, присмотрите за мальчиком! - кричал вослед колонне, исчезающей в воротах вместе с братом, благороднейший Сало Яр, пока избежавший участи несчастных...
Рабби напряженно слушал мою бессвязную речь.
- Не осуждай маму - она Библейская женщина. Такое совершают или безумцы, или по велению Неба... Иди домой и помоги маме, - сказал рабби.
О чём он говорил? Чем я мог помочь, если любая защита папы только растила ярость мамы…
А тем временем гетто жило своей обычной жизнью -борьбой и заботами о хлебе насущном, о том, чтобы в том страшном обычном хоть как-то достойно хоронить вырванных из жизни голодом,тифом и дизентерией людей. И даже у меня, мальца, была роль в этой драме: по несколько раз в день я оббегал все дома гетто с призывом «Мэсс Мицвос!» - отдать свой последний долг людям, и эту не самую лёгкую роль страшной пьесы я получил от папы.
А папа, кстати, сам всегда, не считаясь ни с чем, помогал страждущим: каждый день по списку обходил прикованных к постели одиноких людей, приносил какую-то еду, воду, смотрел за постелью...
Я сам переболел сыпным и возвратным тифом, дизентерией, но, по желанию Фортуны, не сгорел ни при температуре 42, ни от истощения: может, для того… чтобы я мог об этом рассказать своим детям и написать вот это...
И всё-таки, тяжелей всего было переносить то, что происходило дома: неутолимая боль мамы заливала кругами всех, гнетущая тревога проникла во все поры нашей жизни и, как это бывает в таких обстоятельствах, уповали только на чудо….
И представьте…
В конце субботней утренней молитвы рабби жестом попросил меня остаться.
- Твой брат прошлой ночью сбежал, много людей погибло, а он жив и возвращается домой. Передай это маме.
Я обожал рабби, верил каждому его слову, но такое... Подошла жена рабби, прижала меня к себе и тихо сказала:
- Успокойся, рабби сказал правду, он способен это видеть!
Я не просто верил, я хотел, чтобы об этом знали все.
- Маме пока не говори, - сказал первый, кому я сообщил эту новость, дедушка, но я и сам понимал, что это нельзя делать...
Последующие дни тянулись мучительно долго, мама, как будто что-то чувствуя, сильно приутихла, была необычно ласкова и ежедневно спрашивала о рабби.
Я и сам заглядывал ему в глаза, тщетно пытаясь выйти на продолжение разговора…
В букете слабостей пожилых людей есть одна, которая служит предметом безобидных шуток и насмешек - это сон. Почему старики пытаются убедить всех, что они практически никогда не спят и очень обижаются, если им не- или плохо верят – неразрешимая для меня загадка.
Мама с таким юмором рассказывала, как тут же за книгой усыпали и дедушка, и папа тоже, что все надрывали животы, и это у нее получалось особенно хорошо ещё и потому, что мама действительно никогда не спала, всегда всё слышала и мы этого, восхищаясь, опасались...
..Наступила ещё одна суббота, я проснулся рано: предстояла утренняя служба у рабби, на которую меня всегда, с горящими от гордости глазами, провожала мама... Я собрался, но удивился отсутствию мамы: с тех пор, как случилось несчастье, я не упускал маму из вида и побежал к сараю, где когда-то содержали корову, но мама вдруг оказалась сзади:
- Тише, он спит и ужасно высох. Я услышала его дыханье ночью, когда он приблизился к сараю… Ему помогли бежать друзья Сало Яра, но их всех, одиннадцать человек, преследователи убили. Я этого, видит Бог, не хотела, хотела только, чтобмоймальчик остался жив, скажи об этом рабби, чтоб никто не слышал.
- Он и так, думаю, всё знает. Мама, попроси у папы Эзры прощенья!
- И у тебя, сынок, прошу тоже, и у всех людей, и у Бога. Я знала, что он вернётся.
И только когда я удалился, я услышал приглушенные руками душераздиращие рыданья. Мама была очень сильной женщиной, Рахилью…
Эпилог
Наше гетто не успели уничтожить, и в первый день освобождения в селении приземлился «Дуглас», два английских офицера после расспросов нашли Рабби Моше, за которым они прилетели адресно, помогли в считанные минуты собрать скарб, но рабби сказал, что у него есть неотложное дело.
- Веди меня к себе домой, к маме, - сказал он мне.
- Рахиль, - сказал он маме, - я хочу, чтобы твой мальчик стал настоящим евреем, ему Бог очень много дал. Отпусти его со мной, ты понимаешь, что мальчику будет хорошо? Он этого хочет, его дедушка и папа согласны. Мы летим в Лондон. Он станет большим человеком, я уверен.
- Нет, - без всякой паузы, резко сказала мама бледными тяжёлыми губами. - Никогда! Сменя- хватит! Простите, рабби, но этот разговор продолжать не стоит.