— В шестьдесят седьмом Тим притащил меня к вам на репетицию, не знаю, милый, помнишь ли ты этот день, но я вот хорошо его запомнил.
Роджер, конечно же, тоже помнит, он помнит, как впервые увидел Фредди, и он не смог бы забыть об этом никогда, но 1967… Этого просто не может быть! Это ведь было так давно!
Роджер выглядит до того ошарашенным, что кажется, будто его огрели чем-то тяжёлым по голове. Впрочем, этого Фредди и ожидал. Он вымученно улыбается и уже жалеет, что не налил себе ещё, ведь говорить всё тяжелей.
— Не подумай, это не было любовью с первого взгляда или вроде того, я ведь тогда ещё в полной мере не осознавал, что могу любить мужчину, но ты протянул мне руку, улыбнулся этой своей развязной улыбкой и сморозил какую-то абсолютно идиотскую шутку, а я вдруг подумал, что не встречал людей красивее. И это могло бы напугать, но с каждым днём я узнавал тебя всё больше и в один день просто проснулся утром на соседней кровати в нашей маленькой квартире и понял — вот он, он погубит тебя, Фредди, беги! Но бежать мне уже не хотелось, я готов был любить тебя просто так, не требуя ничего взамен, и иногда мне реально казалось, что ты тоже… что, возможно, ты тоже что-то чувствуешь ко мне.
У Роджера калейдоскопом проносится перед глазами вся их жизнь, словно выжигая в памяти все их неслучившиеся поцелуи, только сейчас, в этот самый момент Роджер в полной мере осознаёт, как много их было, и он не понимает, за что корпорация обошлась так с ними, почему она отняла у него целую жизнь с Фредди?
— Тебе не казалось! Я просто трусливый слепой мудак, но тебе не казалось, всё так и было! — на эмоциях кричит Роджер, у него трясутся руки, а ещё хочется придушить самого себя, ведь больше двадцати лет он заставлял Фредди страдать. Он не понимает, чем заслужил эту любовь, но он обещает себе, что больше никогда и ни за что не сделает Фредди больно.
Фред чувствует, как глаза начинает щипать, и первые слёзы стремительно скатываются по щекам. Он давно потерял надежду и убедил себя, что все его догадки были лишь плодом его больной, повёрнутой на Роджере фантазии, и сейчас его мир в очередной раз переворачивают с ног на голову, но Фредди до того хорошо, что даже больно.
— Я так хотел поцеловать тебя тогда, в девяностом, — Роджер понимает, это не лучшие воспоминания, те ужасные годы не хотелось бы вспоминать никогда, но один день ярко всплывает в памяти: он тогда действительно хотел поцеловать Фредди. Он не понимал почему, но хотел и был достаточно глуп, чтобы не понять, что Фредди хотел этого не меньше.
— Я бы не позволил, — воспоминания словно кошки скребут своими острыми когтями по самому больному, и Фредди прикрывает заплаканные глаза, когда Роджер подаётся ближе и обхватывает его лицо своими ладонями, стирая со щёк мокрые дорожки слёз.
— Тогда позволь сейчас, — шепчет он и накрывает его губы своими в нежном робком поцелуе, который стирает всю боль, затягивает глубокие раны на сердце и дарит любовь. Любовь, о которой Фредди давно запретил себе мечтать.
Роджер чувствует, как Фредди дрожит в его руках, его и самого трясёт словно в лихорадке, он целует, пытаясь показать ему, как сильно он любит, насколько Фредди дорог и жизненно необходим, ведь, кажется, нет таких слов, способных описать всё то, что мечется в душе Роджера бешеным потоком необузданных чувств.
— Прости меня, — шепчет Роджер в перерывах между поцелуями. — Прости, что был таким идиотом. Я не заслуживаю тебя и не стою твоей любви, и если когда-нибудь ты захочешь уйти…
Фредди больно кусает Роджера за нижнюю губу, останавливая этот чёртов поток глупостей.
— Пришло время прекращать быть идиотом, Роджер. Я люблю тебя уже две жизни подряд и больше никуда не отпущу. Если тебя это пугает, то убегай сейчас или оставайся, но навсегда.
Фредди понимает, что он тот ещё кретин, раз боится, что после всего сказанного Роджер ещё может уйти, но в одном Джим прав: на их сердцах и душах слишком много шрамов, которые не затягиваются так быстро, а потому Фредди с облечением выдыхает, когда Роджер снова подаётся ближе и запечатывает его рот горячим влажным поцелуем, явно давая очевидный ответ на все его вопросы.
Роджер никуда не денется от Фредди, он сделает всё, чтобы в любимых глазах больше никогда не было той пронзительной, до боли острой тоски и безысходности. Он чувствовал это давно, но теперь наконец-то понимает, что единственное, чего он хочет от жизни, — это делать Фредди счастливым. И это так прекрасно, что больше между ними нет никакой недосказанности.
Незакрытый гештальт наконец-то прочно запечатан, они открыты перед друг другом как никогда, и если уж они пожертвовали своим счастьем ради второго шанса, то Фредди планирует всё наверстать.
Поцелуи становятся жарче и глубже, руки Роджера быстро залезают Фредди под футболку, поглаживая грудь и жесткие черные волоски, блядской дорожкой спускающиеся вниз живота, и боже, как Роджеру это нравится, до того, что сносит крышу напрочь! Фредди тихонько скулит, когда Роджер спускается поцелуями ниже и чувственно покусывает его острые ключицы.
— Пойдём в нашу спальню, — шепчет Фредди, выделяя предпоследнее слово.
Ему нравится, как звучит это слово. Теперь они всё делят на двоих, и Фредди хочется повторять это снова и снова. Это их квартира, их кошка и их спальня. Больше никакого одиночества, слёз по ночам и бессонницы, потому что это его Роджер, и сердце отзывается нежностью, доверчиво отправляясь в руки к тому, кому принадлежало всегда.
— Фредди, подожди, — шепчет Роджер ему в губы, кто бы знал, с каким трудом он заставил себя остановиться. — У меня же вождение через полчаса… — отчаянью Роджера нет предела.
Фредди издает звук, похожий на рычание, и оставляет на его шее засос.
— К черту вождение… — просит он, и в его голосе столько чувств, что Роджер готов уступить. Вот только он понимает, что это невозможно, потому что на его почте уже висит письмо от Вайноны с напоминанием. Эта девица совершенно точно следит за ними!
— Я приеду через пару часов, дождись меня… — говорит он, млея от легких поцелуев, которыми Фредди осыпает его шею и подбородок.
— Мы успеем, — не отстает Фредди, и, черт возьми, совершенно невозможно противиться его обаянию и напору, когда он опрокидывает Роджера на диван.
Роджер понимает, что никуда не поедет, если не случится чуда. На самом деле он и не хочет, чтобы оно случалось. Но в этот самый момент в квартире разносится громкое пение Кабалье, и голос Фионы, словно издеваясь, говорит:
— Роджер, Джон просит передать, что он ждет тебя за дверью. Через двадцать четыре минуты вам надо быть в ЦОВ!
— Скажи, что я только что умер от недоудовлетворения, — просит Роджер, когда Фредди оставляет его и откидывается на спинку дивана. Руки и ноги у Роджера словно ватные, и сейчас он в таком состоянии, что не способен даже до двери дойти, не то чтобы еще что-то. На миг мелькает мысль послать все на хер и продолжить, но он же прекрасно понимает, что им просто не дадут спокойно потрахаться, не оставят в покое.
Наконец ему удается сесть, и он чмокает Фредди в щеку. Вид у того не лучше, чем у самого Роджера.
— Мне впустить мистера Дикона внутрь или оставить его ждать на пороге? — спрашивает Фиона.
— Впусти, — говорит Фредди.
— Ты ведь дождешься меня? — спрашивает Роджер и болезненно шипит, поправляя вставший член в тесноватых штанах. Фредди лишь проводит пальцами по его щеке, но ответить не успевает, так как появляется Дики, и он просто убирает руку.
— Представляешь, Роджер, каково было мое удивление, когда Вайнона позвонила мне и попросила проследить, чтобы ты посетил урок вождения сегодня. Хотя мы обучаемся вместе теперь, и было бы странно, если бы тебя со мной не было. Чем вы тут таким занимались, что меня просят тебя за ручку водить? Нам вообще-то надо выезжать, — говорит Дики на одном дыхании и замирает в проходе, подозрительно оглядывая покрасневших, злых и лохматых ребят. — Можете не отвечать, — быстро добавляет он, пытаясь не думать о том, что лезет ему в голову с невероятной настойчивостью. Он не хочет ничего придумывать себе, пока эти двое сами ему не скажут.