— Спасибо. Люблю тебя, швабра.
— Истеричка, — отвечает Бри.
После разговора с Брайаном Роджер чувствует себя воздушно-лёгким, ведь всё это время его тяготил этот несостоявшийся разговор. Он обещает себе обязательно поговорить с Фредди, потому что больше между ними не должно быть никаких секретов, и выполняет свое обещание сразу же, как только возвращается домой. Он долго мнётся, потому что подобрать правильные слова чертовски сложно, а он не хочет выпалить очередную глупость в своём стиле. Говорить об этом тяжело, потому что меньше всего на свете Роджер хочет, чтобы Фредди винил в чём-то себя, а он будет, Роджер знает наверняка, поэтому признание получается смазанным и нечётким.
Фредди воспринимает всё ожидаемо плохо. Он болезненно морщится, как от удара, и в чёрных глазах появляется блеск, будто он вот-вот расплачется. Именно этого Роджер боялся больше всего.
— Зачем, Роджер? — тихим дрожащим голосом спрашивает Фред.
Он до боли сжимает его пальцы в своих руках, всё ещё не в силах переосмыслить услышанное. Он с самого начала знал, что в жизни Роджера всё пошло наперекосяк, но о том, как всё закончилось, так и не смог допытаться ни у кого, теперь понятно почему.
— А сам как думаешь? — с вызовом спрашивает Роджер, он не хочет делать больно Фредди, но его чертовски бесит, что тот не понимает очевидного. — Ты бы захотел жить в мире, где нет меня?
Роджер понимает, что его участь ничто по сравнению с тем, через что пришлось пройти Фреду, но тот никогда не узнает, как это — просыпаться в мире, где нет человека, без которого вся жизнь становится лишь бесполезным существованием. Если бы Роджер мог что-то изменить и выменять жизнь Фреда на свою, он бы без раздумий согласился умереть, лишь бы не знать, как это — жить в мире, в котором нет Фредди Меркьюри.
Вопрос Роджера попадает прямо в глубокую поджившую рану, ведь Фред думал об этом, и даже не раз, когда умирал, больше всего сожалея о том, что заставляет любимых людей страдать. Он счастлив, что не оказался на месте Роджера, ведь он не протянул бы и пары дней, отправляясь вслед за тем, кого любит всю жизнь. Он не вправе судить его, ведь ему никого не пришлось хоронить. Тем не менее чувство вины становится до того болезненно острым, что тяжело дышать.
— Я бы не смог, — отвечает Фредди, чувствуя, как по щекам в очередной раз катятся слёзы. — Но, чёрт возьми, Роджер, мне хочется отвалить тебе пиздюлей!
Роджер фыркает и сжимает для вида сопротивляющегося Фредди в крепких объятиях. Он видит, что Фред зол, он практически чувствует его поднимающиеся изнутри возмущение и ярость, которые отражаются в этих темных глазах, но также улавливает некоторую мягкость и снисходительность, которая позволяет Роджеру повернуть ситуацию в более мирное русло. Ему едва удается избежать трепки, а потом он долго успокаивает Фреда, потому что настроение у того становится злобновредное, однако хорошие поцелуи и старательный минет снимают это вопрос с повестки дня до поры до времени.
Потом они лениво лежат на диване, молчат, по большей части, плотно прижимаясь друг к другу и просто наслаждаясь тихим сонным вечером, который резко прерывается, когда Фиона сообщает, что Джим Хаттон звонит по общей линии. Это значит, в обход чипов, это значит, никакой приватности, и Фредди просто не может предотвратить хоть и виртуальную, но встречу Роджера и Хаттона. Он также не может попросить Роджера уйти, потому что знает, что тот не уйдет, да еще обидится или, чего доброго, начнет ревновать и выдумывать себе всякие страсти.
— Выведи на экран, — просит Фредди со вздохом.
— Пошел он на хуй! Ты что, правда примешь вызов? — возмущается Роджер, судорожно поправляя на себе немного измятую одежду. По его мнению, Хаттона стоит игнорировать всю оставшуюся жизнь, то есть — вечность.
— Вдруг что-то важное? — говорит Фред. Он сам, конечно, в это не особо верит, и его затапливают двоякие чувства: с одной стороны — желание дать последний шанс объясниться человеку, который предал его, с другой стороны — желание выстроить стену и не подпускать близко всю эту грязь, особенно к Роджеру. Но любопытство все-таки пересиливает, потому что Фредди знает, что потом будет очень долго думать и гадать, зачем же Хаттон звонил?
Роджер недоволен, но больше не возражает, лишь делает хмурое лицо, возможно, ему тоже любопытно, а возможно, когда на лице Фредди появляется до боли беззащитное выражение, он не осмеливается возражать ему и рушить ту последнюю надежду, что Джим Хаттон был не такой сволочью, как выглядит сейчас, и все это как-то можно объяснить…
— Приветствую! Неожиданно быстро! — говорит Джим, едва появляясь на экране и окидывая их быстрым взглядом.
Роджер видит, как Фредди буквально за секунду превращается в маленького ребенка, стоит изображению Джима появиться на экране. Фредди смотрит на него так, как дети смотрят на своих родителей, когда те ругают их, и хоть Роджер понимает, что между этими двумя больше никогда ничего не будет, сердце все равно колет острой иголкой ревности. Ведь Хаттон совсем не заслужил, чтобы Фредди был таким беззащитным перед ним.
— Что ты имеешь в виду, Иуда? — резко спрашивает Роджер. Джим выглядит до отвращения довольным жизнью, немного лоснящимся, и, судя по его лицу, он совсем не испытывает каких-либо сантиментов по поводу этой исторической встречи.
— Вы держитесь за ручки, это мило, правда, — поясняет Хаттон. — Я думал, после того, как корпорация вывернула вам всю психику, вы еще долго не придете в себя.
— Зачем ты звонишь, Джим? — спрашивает Фредди. — Давай сразу к делу.
— Хотел лично пригласить тебя на передачу, — говорит Хаттон. — И увидеть, может даже встретиться. Не ожидал увидеть Роджера, правда не думал, что вы сойдетесь так рано. Оно стоило того, Фредди?
— Возможно. А тебя это интересует? — удивляется Фред. — Мне казалось, ты не остановишься не передаче и пойдешь по головам ради достижения цели. По моей голове ты уже прошелся, и тебя мало интересовали мои чувства.
— Хочешь поговорить о чувствах? — спрашивает Хаттон, ухмыляясь. — Давай тогда наедине.
У Роджера темнеет в глазах от подобной наглости, а Фредди не испытывает ничего, кроме очередного разочарования.
— Слышишь, ты, мешок говна и три кузова в придачу, он никуда с тобой не пойдет! — говорит он звенящим голосом. — Говори, чего тебе надо, и вали отсюда!
Джим смеется и цокает языком, а Роджера передергивает, ведь он помнит, как Фредди так же цокал и что эта неожиданная привычка появилась у него как раз после того, как он начал жить с Джимом. От мысли, что Фред перенял это у Хаттона, становится просто невыносимо.
— Грязный язычок ревнует, — тянет Джим противно и мерзко, так, что хочется ему врезать.
— Куда мне приходить? — вдруг спрашивает Фредди, глаза его странные, темные, и Роджер пугается, по-настоящему пугается, что Хаттон отнимет у него счастье так же легко, как и в прошлом. А иначе зачем Фредди так смотреть и соглашаться на встречу?!
— Ты имеешь в виду, куда нам приходить? — настойчиво спрашивает Роджер, тараща глаза.
Хаттон смеется снова.
— Я вижу, тут намечается сцена ревности, так что скидываю адрес и жду вас или тебя одного, Фредди. Хочу показать тебе кое-что, чего не будет на передаче, чтобы ты понял, что корпорация — это зло в чистом виде. Ну и о чувствах тоже поговорим! — говорит он, и в его голосе слышатся нотки холодного сарказма. Этот Джим Хаттон совершенно другой, не тот сочувствующий и правильный парень, борец за справедливость, что был на передаче, и не тот слабовольный подкаблучник из прошлого. Этот новый Хаттон вызывает желание защищать свою спину от неожиданного удара сзади, а свое сердце и чувства прятать за семью замками. Роджер вдруг понимает, что человек, с которым они только что говорили, совершенно ему незнаком. Но Хаттон отключается раньше, чем они успевают что-то ответить или спросить.
— Ты правда собрался идти к нему один? — спрашивает Роджер, он не злится, невозможно злиться на Фредди, когда тот такой потерянный и несчастный, но он в ужасе от того, как легко Хаттону удалось уговорить Фредди на эту встречу. Стоило тому заикнуться о чувствах — и Фредди согласен? — Фред, ты объяснишь мне, что происходит? — спрашивает он, хотя сам не смог бы точнее сформулировать, что конкретно ему надо объяснить. Желательно все и по порядку.