«И поэтому вы отказали тем парням из будущего?» — спрашивает Хаттон.
«Я отказал им, потому что не связываюсь с психами!» — резко бросает старый Фредди.
«А если это была правда? Что если вы, на самом деле щедро отказались от вечной жизни, и из-за этого умер Роджер, а теперь вы умираете сами?» — спрашивает Джим, и Фредди не может поверить, что это его Джим, терпеливый и понимающий, говорит такие жестокие вещи.
«Может, вы и правда его не любите?» — продолжает дожимать Джим. — «Может, вы его никогда не любили, раз так легко раскидываетесь подобными возможностями? Ведь по-настоящему любящий человек ухватится за любую соломинку, за любую возможность, даже самую фантастическую, чтобы быть с любимым! Скажите честно, вы разлюбили его, поэтому вам было наплевать, будет ли Роджер жить вечно молодым, рядом с вами в том самом прекрасном будущем?»
Старик на видео будто задыхается по мере того, как Джим говорит, и под конец из его груди вырывается сдавленное рыдание вперемешку со стонами.
«Нет… Нет…», — его сухой надтреснутый голос похож на тоскливый вой безысходности. Он порывисто поднимает руки к лицу и плачет словно ребенок. Джим за кадром молчит, пока звучат надрывные всхлипы, наверное, ждет продолжения и цинично приближает камеру к закрытому ладонями лицу, чтобы было лучше видно.
Наконец рыдания сходят на нет, и старый Фредди, шмыгнув носом, успокаивается так же быстро, как и завелся. Узловатые дрожащие пальцы неловко стирают мокрые дорожки с дряблых щек. Фредди невольно повторяет жест на видео и тоже чувствует на своих пальцах влагу. Ему невероятно тяжело видеть все это, он настолько остро сопереживает человеку на видео — почти самому себе, — что на одной волне с ним. Он прекрасно ощущает его горечь и боль, и сердце Фредди словно разбивается вдребезги, но уже не от безответной любви, как было, а от безысходной, от той самой, которой веет с экрана. Он испытывает шок от того, насколько цинично ведет себя Джим, и от жалости к этому старику, для которого уже нет места в этом мире, который доживает свои последние дни. Дни, в которых больше нет Роджера Тейлора.
«Я любил его до самого конца», — говорит Фредди на экране охрипшим голосом, а потом, словно затаив дыхание, несмело и тихо спрашивает: — «Как вы думаете, эти люди, они могли бы вернуть его к жизни? Может, они еще придут?» — в старческом голосе слышится такая надежда, что у Фредди щемит сердце и безумно хочется обнять и успокоить, защитить. Старый Фредди выглядит беззащитным ребенком перед Хаттоном, а в его голосе слышны просительные, осторожные нотки, ведь то, о чем он просит, очевидно, очень важно для него. Это дело жизни и смерти.
«Я думаю, что нет. Точно нет», — отвечает Хаттон недрогнувшим голосом, и снова приближает заплаканное лицо с блестящими темными глазами, в которых плещется боль вперемешку с отчаянием.
— Выключи это!!! — орет Роджер фальцетом, да так, что Фредди вздрагивает.
Джим немедленно выполняет его просьбу и удивленно пялится на орущего. Роджер тяжело дышит, он весь красный и злится так, что все кружится перед глазами. Ему хочется плакать от этого видео, хочется рвать и метать и еще вернуться в это прошлое и спасти Фредди или хотя бы утешить его, чтобы убрать эту жуткую безысходность из его взгляда. Эти глаза на видео — это невыносимо для него, а плачущий в реальности Фред просто добивает. Это какая-то чертова мясорубка, и они с Фредди вертятся в ней заживо прямо сейчас!
— Знаешь, я всегда знал, что ты чертов мудила, — говорит Роджер. — Но чтобы настолько…
— А что, задели за живое страдания бедного дедушки? — язвит Хаттон. — Вот уж не думал, что вы оба такие плаксы.
— Сука, ты долбаная сука… — повторяет Тейлор, прожигая Хаттона ненавидящим взглядом, и берет Фредди за руку. — Мы зря сюда пришли, я так и знал, что будет какое-то дерьмо! Нам надо уходить! — говорит он. — Эй, детка, с тобой всё в порядке? Хочешь, уйдем отсюда прямо сейчас?
Фредди отрицательно качает головой и берет себя в руки.
— Ты говорил, что расскажешь что-то, чего не покажут в передаче, — напоминает он Джиму.
— Я хотел просто предупредить, по старой памяти, правда, без всяких корыстных целей, что я нарыл на корпорацию достаточно, чтобы подать на организацию в суд.
— И что с того? — снова довольно агрессивно спрашивает Роджер.
— Вам, конечно, об этом никто не скажет, но это напрямую касается вашей группы и Боуи. А ты довольно сексуальный, когда злишься, миленький Родж, ничего, что худощавый, на любителя, — говорит Хаттон, оглядывает Роджера наигранно оценивающим взглядом и снова цокает языком.
У Роджера перед глазами вспыхивают красные пятна от едва сдерживаемой ярости, и он почти не контролирует себя, когда резко бьет ногой левитирующий столик. Тот дергается и возвращается на свое место, и этого определенно недостаточно, чтобы отправиться в ускоренный полет к зубам мерзавца напротив, но зато с него падает рюмка. Прямо Хаттону на колени.
— Сука, — зло цедит Роджер сквозь зубы, но лишь вызывает у Джима снисходительный смех. Его пыл остужает рука Фредди, которая крепко сжимает его руку, и Роджер мгновенно вспоминает о своем обещании.
— Прости, — говорит он нежным голоском, который невероятно контрастирует с тем шипением, которое вырвалось из его горла до этого.
— А ты его выдрессировал, — замечает тут же Хаттон, пользуясь ситуацией.
— Джим, прошу тебя, перестань! — говорит Фред довольно громко, даже звонко.
— А где же твое фирменное «Заткнись, Джим»? — поддевает его Хаттон. — Или «Пошел отсюда на хер»?
— Заткнись, Джим! — говорит Фредди, и голос его на сей раз звенит уже от злости. — Давай говорить о чем ты хотел, или мы уходим!
— А я думал, ты хочешь поговорить о чувствах… Ну да ладно, не злись, благоверный, ты же знаешь, я любя… — говорит Джим, и непонятно, то ли он так тупо шутит, то ли издевается. — А если серьезно, то во время суда все действующие проекты корпорации могут заморозить, — объявляет он, и такой резкий переход от темы к теме сначала дезориентирует ребят.
— А может, ты начнешь человеческим языком изъясняться? — предлагает Роджер.
— А я думал, ты умнее. Я же сказал, дело касается вашей группы и Боуи! Действующие проекты корпорации на сегодняшний день — это вы.
— Ага, и нас заморозят как ледышки? — язвит Роджер.
— Почти. Вас погрузят в стазис на неопределенное время, то есть, до решения суда, который вынесет приговор, жить вам в этом мире или вы не имеете права на существование из-за того, что при доставке вас в это время были нарушены некоторые законы. Если суд выиграет моя организация, то вас оставят в стазисе пожизненно, если мы проиграем, вас снова вернут к жизни. Но суды длятся, как правило, по нескольку лет, так что перспектива по-любому так себе.
Перспектива ужасная. Фредди чувствует, что ему становится плохо, по-настоящему плохо, когда он понимает, что столько лет страданий могут оказаться напрасными, и едва он получил Роджера, как его снова могут отнять самым ужасным способом. Он не может вымолвить ни слова, пока Роджер ругается матом, поливая Джима самыми ужасными словами.
Роджер чувствует подступающий к горлу ком и едва может сдержать снова выступившие слезы. Он готов расплакаться как ребенок, как старый Фредди на видео, потому что ему действительно становится страшно, а Джим Хаттон теперь кажется палачом, свершившим их судьбы здесь и сейчас, оборвавшим их шанс на светлое будущее и отнявшим у них с Фредди счастье быть вместе.
— Так вот чего ты добивался, кусок дерьма! Позвал нас позлорадствовать?! — восклицает он, едва сдерживая слезы и отчаянно пряча их за гневом.
— Я позвал предупредить, чисто по старой дружбе, и только ради Фредди, дальше это ваша головная боль, — говорит Хаттон, в его глазах ни грамма сожаления или сочувствия, одна сплошная сталь, и Фредди не понимает, как эти глаза раньше могли смотреть на него с таким теплом, а иногда с такой щемящей обидой. Неужели все это было лишь игрой?
Фредди понимает, что, скорее всего, это так, и в то же время не может поверить до конца. Еще он безумно не хочет покидать этот мир, и его отчаяние по этому поводу настолько глубоко, что не сравнится даже с океаном. Ради того, чтобы остаться с Роджером, он на многое готов, даже дать Джиму Хаттону еще один шанс показать себя с лучшей стороны.