Морозный осенний ветер пробирает до костей, но у Роджера нет ни сил, ни желания хотя бы застегнуть распахнутую настежь куртку. Он мертвым грузом прислоняется к грязной кирпичной стене и смотрит вверх на серое потяжелевшее небо, с которого срываются первые капли дождя.
— Ты как? — участливо спрашивает Дики. — Последняя бутылка явно была лишней.
Роджер смотрит на друга тяжёлым взглядом с пьяной поволокой в голубых глазах, которые сейчас кажутся совсем серыми, как дождливое небо над ними.
— Прости, что вытащил тебя, но пить одному — это, кажется, первый признак алкоголизма, — горько усмехается Роджер.
Вообще Дики почти и не пил, с тех давних пор, как он обзавёлся детьми, он перестал вливать в себя всё, что горит, и стал скорее сочувствующим слушателем, именно поэтому Роджер позвонил ему. Видеть Брайана с его участливым взглядом и долгими нотациями абсолютно не хочется, а Фредди… каждая мысль о нём словно удар под дых. Роджеру кажется, что Фред поселился в его голове до того прочно, что не вытравить ничем. Он каждый день снимает трубку, набирает заученный назубок номер и скидывает вызов, потому что последнее, что он хочет, так это услышать ненавистный голос Джима Хаттона.
Мерзавец обжился в доме Фредди, словно примерная жёнушка, и Роджера просто до зубного скрежета бесит, что все воспринимают это как должное и радуются, словно Фредди встретил кого-то действительно хорошего. Роджер не знает, насколько он предвзят в действительности, и охарактеризовать все свои чувства совершенно невозможно, но в одном он уверен: Джим Хаттон — не пара Фредди, никто, включая этого засранца, не знает настоящего Фредди, никто, кроме Роджера.
— Давай подбросим тебя домой, — улыбается Джон, когда такси наконец-то приезжает.
Дождь тем временем усиливается, а ветер ещё ожесточеннее, чем прежде, гнёт макушки высоких деревьев. Роджеру бы и правда поехать домой, но вот только при слове «дом» он думает вовсе не о том месте, где бесцельно проживает дни в компании женщины, которую и видеть-то не хочется.
— Ты езжай, я на следующем, нам ведь не по пути, — у Роджера заплетается язык, а непослушное тело то и дело хочет свалиться наземь.
Дики осматривает его недоверчивым взглядом, и Роджеру на плечо опускается тяжёлая, тёплая ладонь.
— Ну уж нет, я тебя тут не оставлю, иди в машину, — Джон редко бывает строгим и суровым, и Роджера это даже немного веселит.
— Я не в первый раз напился, Дики, и всегда я приношу своё тело домой, в каком бы состоянии ни был, спроси у Фредди, если мне не веришь, — Роджер говорит это на автомате, скорее, по привычке, они не живут с Фредди вместе уже много лет, но Роджер отчего-то каждый раз думает, что когда откроет дверь, то попадёт в их общую квартиру, а ещё лучше — сразу в конец шестидесятых.
Джон печально улыбается, а на сердце до того тяжело и грустно, что хоть в петлю лезь. Неужели всего за один чёртов год их жизнь могла превратиться в кромешный ад, и всё из-за этой чёртовой болезни. Хотя, вероятней всего, они катились в яму уже довольно давно, и чем этот путь завершится, Джон предпочитает не думать — слишком страшно осознать очевидное.
— Иди в машину, Родж, — настаивает Джон, но тот только упрямо качает головой.
Что же, некоторые вещи не меняются с годами.
— Не хочу, чтобы ты наматывал круги, я поеду на следующем.
Дики тяжело вздыхает, будто мать, уставшая возиться с непослушным ребёнком.
— В таком случае езжай ты, а я подожду другую машину, — Роджер не успевает и рта раскрыть, — и слышать ничего не хочу!
Джон насильно отлепляет его от стены и тащит на себе к машине, где нервный водитель успевает посигналить уже раз пять. Он, судя по всему, не узнаёт легендарных «королев», или ему не слишком-то интересно, впрочем, это даже к лучшему, Роджер, наверное, сам себя не узнал бы сейчас. Он вымучивает улыбку, машет Джону рукой через окно и, растянувшись на заднем сидении, коротко бросает:
— Гарден Лодж. И останови у магазина.
Водитель отвечает хмурым взглядом, и машина плавно двигается вперёд.
Когда такси привозит его к знакомому дому, на улице начинается настоящая буря, ветер едва не сбивает Роджера с ног, но распитая по дороге бутылка согревает куда лучше лёгкой куртки. Роджер не понимает, какого хрена приехал сюда, но теперь, когда он знает о болезни Фреда, ему страшно не успеть. А Роджер хочет так много: смотреть, говорить, ощущать, просто знать, что Фредди в порядке, он не готов его отпустить, и правда в том, что не будет готов никогда. Роджер не верит врачам, не верит судьбе и этому грёбаному миру, потому что Фредди будет жить, и это, чёрт возьми, единственная правда, которую он готов принять.
Роджер, движимый алкоголем, перелезает через забор и валится прямо в розы, шипы глубоко царапают нежную кожу, но он совсем не чувствует боли, только замечает, как капли дождя смешиваются с кровью и грязью на его руках. Он не знает, откуда берёт силы, чтобы дойти до двери и тяжело осесть на пороге, колотя в дверь со всей своей силой барабанщика со стажем. Он собирается звать Фредди, пока тот не отзовётся, но сил не хватает. Его бьёт крупная дрожь, а тело становится совсем ватным, он колотит из последних сил в дверь до тех пор, пока та не открывается. Последнее, что Роджер улавливает, прежде чем провалиться в темноту, — это до боли родные чёрные глаза, обеспокоенный взгляд и сильные руки.
Роджер слышит приглушённые голоса, говорят тихо, но в тоне явно прослеживается агрессия.
— Лучшее, что ты можешь сделать, — это позвонить его жене.
— Похоже на то, что я просил у тебя совета? — Роджер сразу узнаёт этот голос.
— Конечно, ведь нет никаких «нас», когда на горизонте мелькает Роджер Тейлор.
— В точку, дорогуша, — язвительно бросает Фред.
Роджер пытается ухватиться за этот голос и вытащить себя из странного тягучего забвения. Его морозит, и жутко болит голова, он пытается говорить, но из горла вырываются только непонятные хрипы, но кажется, этого достаточно.
— Роджер, милый, ты слышишь меня? — голос Фредди в одно мгновение становится мягким и тёплым, словно большое одеяло согревая Роджера от макушки до пят. Он с трудом открывает глаза и устало, вымученно улыбается, когда видит перед собой знакомое до каждой чёрточки лицо.
— Почему так хреново? — во рту сухо как в пустыне, а горло отзывается болью на каждое слово.
— У тебя жар, дорогой, — Фредди прикасается прохладной ладонью ко лбу Роджера и проводит ей немного вниз, задерживаясь на пылающей щеке, Роджер жадно тянется за ускользающей рукой, которая дарит просто неземное облегчение.
— Руку, — жалобно хрипит он и прикрывает от удовольствия глаза, когда прохладная ладонь возвращается на место.
— И сердце, — язвительно бросают со стороны выхода, только сейчас Роджер замечает недовольного Джима, прислонившегося к дверному косяку.
Глаза Фредди моментально загораются гневом, и брови сходятся к переносице.
— Иди на хуй, Джим, — чеканит он, и в голосе ни капли нежности, что вызывает в Роджере абсолютно подлую и некрасивую радость.
Хаттон злится, поджимает губы и едва ли не скрипит зубами, Роджер ждёт ответа, но тот только молча уходит из комнаты, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью. «Тряпка!» — так и подмывает крикнуть вслед, но Роджер молчит, потому что единственное, что имеет значение — это Фредди и его прекрасные, прохладные руки.
— Нужно выпить лекарства, чтобы сбить температуру, — говорит тот и берёт с прикроватной тумбочки пару таблеток и стакан воды.
Роджер упрямо качает головой, он ненавидит лекарства, и кому как не Фредди об этом знать.
Фредди цокает языком и шутливо щелкает его по носу.
— Давай, дорогуша, открывай ротик, — словно с маленьким сюсюкается Фред, а Роджера мысли уносят почему-то далеко не в детскую сторону.
Он едва не подпрыгивает на месте, когда длинные пальцы прикасаются к его губам, насильно запихивая в него лекарства. Он на автомате глотает воду из стакана, пока внутри всё сворачивается в странный узел, а после распускается, разгоняя по венам кровь.
— Хорошая девочка, — фыркает Фредди и подтыкает Роджеру одеяло, убирая прилипшие к его лбу прядки волос.