— Мне показалось, что они выгорели на солнце и стали жёлтыми, — морщится Роджер и громко отпивает из чашки.
Фредди усмехается своим мыслям и запускает пальцы в волосы Роджера, откидывая их назад, у Тейлора от удовольствия дрожат коленки.
— Ты такой придурок, Роджер, — мягко улыбается Фредди и берёт в руки расчёску, бережно прочёсывая лохматые прядки, Роджер улыбается в ответ.
Он не признаётся даже себе, но ему так чертовски это нравится, всегда, когда длинные пальцы Фреда путаются в его волосах, когда тот ласково перебирает его пряди или немного тянет их назад, заплетая хвост, его уносит.
Фредди ловко орудует кисточкой, возится с волосами Роджера мягко, словно боясь причинить дискомфорт, и с выражением жалуется на свой ужасный день. Роджер наслаждается мелодичным голосом и приятными прикосновениями, надеясь только не уснуть — до того ему приятно всё, что сейчас происходит.
Фредди помогает смыть Роджеру краску, и тот чувствует себя словно вылепленным из пластилина, расслабленным и глупо счастливым.
Роджер с удовольствием проводит пальцами по своим снова белым волосам и, улыбаясь, поворачивается к довольному собой Фредди: тот заправляет свои волосы за уши и сияет, словно выиграл миллион.
— Что бы я делал без тебя? Даже не знаю, чем я тебя заслужил, — шутливо бросает Роджер, совсем не замечая, как Фредди от этих слов слегка заливается румянцем и смущённо прикрывает глаза.
— Я думаю, сходил бы сам за другим осветлителем и решил бы эту проблему, — фыркает он.
— Сомневаюсь, — тянет Роджер и ещё раз поправляет волосы, он рад, что не пришлось их обрезать. — В любом случае спасибо, ты лучший!
Роджер улыбается и хлопает Фредди по плечу, задерживая руку немного дольше положенного.
— Я знаю, дорогуша! — высокомерно бросает Фред, только бы скрыть свой трепет от этих слов.
Его сердце готово просто выпрыгнуть из груди.
— Ты спас меня и можешь просить теперь, что хочешь, — хитро стреляя глазами, бросает Роджер, а у Фредди на несколько секунд перехватывает дыхание.
Ему немного больно и, конечно же, обидно, ведь, знай Роджер хоть малую долю того, о чём Фредди хотел бы его попросить, он не стоял бы тут, так беззаботно улыбаясь и позволяя ему спать всего в нескольких шагах от себя. Фредди хватило бы даже целомудренного поцелуя, простого обычного прикосновения губ, он бы не посмел просить о большем, но он знает, что даже это навсегда останется лишь его несбыточной мечтой.
Роджер Тейлор прекрасен, Фредди любит его длинные светлые волосы, его яркую улыбку и звонкий смех, он любит в нём всё, даже грубость и привычку разбрасывать вещи, где придётся, и Роджер, конечно же, тоже любит Фредди за то, что тот такой хороший друг. Проблема лишь в одном: их любовь разная, а потому никогда не встретится на одной прямой. Фредди хотел бы попросить о многом, но просит о том, что не имеет никакого значения.
— Утром я первый в душ, — отвечает Фредди и горько улыбается, Роджер смеётся, скидывает с себя рубашку и небрежно валится в кровать.
— Договорились.
Роджер никогда не узнает правды.
====== Somebody To Love ======
Комментарий к Somebody To Love Видео концерта в Монреале, 81 г., флешбек отсюда, если кто хочет увидеть слезу, то примерно по времени 5:40 – 5:50.
Несколько дней из головы Фредди не выходит произошедший с Роджером неприятный инцидент, он думает об этом слишком много. Роджер — вспыльчивая натура, и нет ничего удивительного в том, что свои проблемы он предпочитает решать с помощью кулаков, такое уже бывало, дай Роджеру волю — и он голыми руками придушил бы Пола, до того он ненавидел этого мудака. Но сейчас все немного по-другому, Фредди кажется, что Роджер избегает его.
Роджер больше не приходит к нему в комнату на ночь или просто поговорить, он запирается у себя, и Фредди чувствует, что что-то не так. Между ними словно вырастает стена, а напряжение в комнате зашкаливает, когда Роджер изо всех сил пытается вести себя естественно. Он ведет себя так, словно что-то пытается скрыть или боится чего-то, и Фредди, сколько ни гадает, не может понять, в чем дело. Одно ясно: так дальше продолжаться не может, поэтому он выбирает вечер и звонит в дверь Роджера, полный решимости поговорить.
Когда Роджер видит на экране стоящего за дверью Фредди, у него начинается паника, он не может решить, что делать — открывать и сдаваться или прятаться в шкаф. К сожалению, нынешние шкафы не предназначены для того, чтобы в них помещались такие объемные биологические объекты, и Роджер, пометавшись по комнате пару минут, все же решает открыть, потому что вид одиноко стоящего в коридоре и грустного Фреда разбивает ему сердце.
На самом деле именно этого Роджер и боится все эти дни. Фредди кидает на него странные взгляды, и он просто не может, как ни старается, вести себя естественно. Он ни с кем не спорит на репетициях, по большей части молчит и не смотрит Фредди в глаза так долго, что уже начинает забывать, как тот выглядит. Он уверен, что рано или поздно кто-нибудь из ребят сложит два плюс два и обо всем догадается, и если Дики и Бри не скажут ни слова, то Фредди точно молчать не будет, потому что это касается его напрямую.
У Роджера потеют ладони, и он сжимает кулаки, когда просит Вайнону открыть двери. Он чувствует себя загнанным в угол испуганным кроликом, когда заглядывает, наконец, в темные глаза напротив, полные такой же темной решимости. Он вдруг понимает, что теперь ему точно не отвертеться!
Это определенно она — паника, потому что он не может контролировать свой язык и начинает оправдываться. Он не верит собственным ушам и слышит свой голос словно со стороны.
— Послушай, Фредди, у меня просто тяжелые дни, и адаптация дается с трудом, поэтому нервы… — начинает лепетать он, именно лепетать, пока Фредди молча заходит в его комнату и оглядывается. Он не был тут еще ни разу, и по сравнению с его комнатой эта кажется пустынной — похоже, Роджер совсем не обживается.
— О чем ты? — перебивает Фредди его монолог, замечая, насколько напряжен барабанщик. — Что с тобой творится, Роджер? Ты в последнее время сам не свой, и я волнуюсь. Может быть, я что-то сделал не так?
— Да нет же, все нормально! Я же говорю: адаптация, нервы… — до Роджера с трудом доходит, что Фредди не обличать его пришёл, и его немного отпускает. — Так ты пришел, потому что волнуешься?
— Я не могу о тебе волноваться? — спрашивает Фредди, сверкая глазами, и в его голосе слышатся игривые нотки. Роджер знает, что это ничего не значит, Фредди часто так делает, подначивает — это его манера общения, но раньше это не действовало на Роджера так остро, раньше он не замечал, насколько это возбуждающе. Нервы Роджера дрожат как струны от гитары или мембрана барабана.
— На самом деле у меня правда нервы, — повторяет Роджер словно заведенный и, наконец, заставляет вести себя естественно. Он отмирает и идет к кровати, чтобы сесть, но на полпути срывается в другом направлении и садится в кресло, потому что сидеть с Фредди на своей кровати в уединенной полутемной спальне теперь не кажется ему хорошей идеей.
Роджер никогда не думал, что быть тайно влюбленным — это так тяжело, и вот сейчас он на своей шкуре познает все прелести. Возможность оказаться раскрытым настолько страшит его все эти дни, что он уже не может нормально общаться со своим другом, а кто бы знал, как ему хочется вернуть прежнюю непринужденность!
К его ужасу, Фредди идет прямо к нему и садится на подлокотник кресла, почти придавливая его руку своей задницей. Роджер отдергивает руку и сжимает свои ладони между колен. Фредди ни фига не помогает ему. От него пахнет чем-то сладким, наверное, шампунем, и Роджер ощущает его так остро рядом, острее чем раньше, и это так ново, что он снова замирает, не в силах пошевелиться. Роджер в растерянности и просто не знает, как реагировать теперь на близость Фредди, теперь, когда он знает всю подоплеку своих реакций на него.
Фредди внимательно разглядывает нахохлившегося Роджера: ему видна в основном лохматая макушка и нервно сжатые худые коленки, обтянутые легкой пижамной тканью. Очень хочется запустить пальцы в его волосы, и раньше, еще несколько дней назад, он бы так и сделал, но после того случая в гостиной, похоже, Роджер больше не хочет никакого физического контакта. Прежний Роджер давно бы толкнул его в бок, спихивая с подлокотника, или ущипнул за ногу, а этот сидит, словно пришибленный.