Они фотографируются все вместе и по отдельности, а также парами. Они и раньше так делали, в своем времени, но никто не требовал от них такой открытости перед камерой. Фредди немного неловко, но он старается, потому что его друзья стараются тоже, и им, похоже, это нравится. Он не хочет портить всем настроение своим занудством, поэтому молчит и делает все как ему говорят, насколько хорошо у него получается, он судить не может, но он надеется, что достаточно.
От них постоянно требуют обниматься и счастливо улыбаться, или загадочно улыбаться — улыбки в любом виде приветствуются, с этим Фредди более менее справляется. На самом деле, он всегда комплексовал из-за своих зубов и уже много раз думал о том, чтобы исправить их, но по контракту он не может менять свою внешность целых пять лет, поэтому зубы еще только в перспективе, хотя он и не уверен, что будет на самом деле их исправлять.
В восьмидесятых он даже пытался прятать их за усами, поэтому его широкие улыбки можно было увидеть очень редко, разве что когда он забывался дома или на концертах или думал, что его никто не видит, но потом, под самый конец своей жизни, он вдруг понял, как это глупо, и сбрил усы, однако застарелый комплекс остался, въелся ему под кожу — не вытащить. Поэтому и сейчас Фредди не улыбается во весь рот, но Хель все время хвалит его живые глубокие глаза, в которых, по ее словам, спрятано так много, что Фредди невольно оттаивает и начинает комплексовать чуточку меньше.
Настоящее испытание для Фредди — это обниматься с Роджером на камеру. Фредди, конечно, не бука и не шарахается от людей, но его сковывает внутренний страх, что он себя выдаст. Камера видит всё, а Хель настойчиво требует расслабиться, ей зачем-то нужно видеть счастье в глазах каждого из них, и для Фредди это почти непосильная задача. Он не может расслабиться, когда Роджер стоит позади него, прижимаясь вплотную, и крепко обнимает за талию. У Роджера, надо сказать, все получается гораздо легче. Он льнет к Фредди, кладет голову ему на плечо, дышит в ухо и шею, и от его прикосновений и дыхания Фредди просто немеет, потому что слишком сильно любит его, чтобы оставаться бесстрастным в такой ситуации, и слишком боится выдать себя, чтобы расслабиться.
Ребята и Роджер пытаются как-то помочь ему, шутят, дурачатся, но добиваются не особо многого: Фредди, конечно, ржет как конь, когда Роджер щекочет его, они тупо падают на пол и дрыгают ногами, но из этого фотосессию не сделаешь. Фредди и правда старается изо всех сил, и лишь когда Хель просит его спеть с Роджером соло, он наконец приходит в себя. Когда он поет, то словно попадает в привычную для себя колею и практически чувствует, как страхи отпускают его. Теперь посмотреть на Роджера с теплотой во взгляде и даже обнять его не кажется ему таким непосильным трудом, потому что все становится другим. На сцене он постоянно проделывает и не такое, и все прекрасно знают, что это не по-настоящему, вот только сам Фредди не знает, где оно — настоящее.
Вот уже много лет Фредди сам себе затрудняется ответить на вопрос, где он прячет свою суть — под светом софитов или в жизни. На сцене он тот, кем хочет быть, такой, каким хотел бы стать, а в жизни он простой парень с комплексами, который на самом деле никогда не станет тем крутым чуваком. Фредди периодически ощущает себя совершенно разным и решает, что все дело в обстановке, каким ему быть — решают люди.
После фотосессии они очень уставшие, но у них есть еще три часа, чтобы хоть как-то отдохнуть и перекусить. Их привозят в ближайший ресторан и провожают в укромное место, скрытое от чужих глаз, тут не только стол и стулья, но еще и диваны, что очень радует. Обслуживание в этом ресторане совершенно другое: нет никаких роботов на колесах или летающих лиц под потолком. Фредди чувствует себя практически как дома, когда на столе появляется напечатанный заказ и никто посторонний так и не подходит к ним.
С едой они расправляются быстро, а потом просто отдыхают, ожидая, когда нужно будет ехать. Между ними течет ленивая беседа с обычными подначиваниями: Джон бесит Роджера и задает ему нескромные вопросы, изображая журналиста; Роджер злится и таращит на него глаза, но, по большей части, пропускает всё мимо ушей; Бри дремлет на диване; Фредди просто лежит, скинув ботинки и слушая, как Дики доводит Лиззи, готовый в любой момент вмешаться, если что, но Роджер до странности притихший. Фредди посматривает на него из-под ресниц, не в силах отказать себе в этом маленьком удовольствии, и пытается понять, что гложет барабанщика — после фотосессии тот слишком задумчив. Фредди прекрасно понимает, что это не просто так, но не спрашивает.
За полчаса до выхода с ними по видео связывается пресс-атташе, он представляется как Сетт Уокер, и они быстро обсуждают темы, которые нельзя затрагивать. Их не так много: Бри и Джон не хотят рассказывать о своем прошлом, там нет ничего хорошего, Роджер с ними полностью солидарен, а Фредди наотрез отказывается отвечать на вопросы личного характера. Он вообще не готов говорить с журналистами ни о чем, кроме творчества. Все они когда-то пострадали от желтой прессы, поэтому надвигающаяся пресс-конференция не вызывает у них никаких приятных ассоциаций и радостного предвкушения. Все как один хотят просто пережить это необходимое зло.
Пресс-конференция проходит под открытым небом на фоне какого-то искусственного водоема, больше всего похожего на бассейн. Их сажают в мягкие кресла, но это совсем не помогает расслабиться. Камеры-комары летают вокруг в таком количестве, что становится страшновато. Одна из них зачем-то залетает под стол, снимая их ноги, и Роджер пытается незаметно пнуть ее мыском ботинка.
Журналистов очень много, их целая площадь, и даже за ее пределами, на стоянке, там, где полно машин, тоже есть люди, и все они снимают.
— Судя по всему, мы тут застрянем надолго, — констатирует Джон, оглядываясь. Его немного пугает такое количество репортеров и журналистов, и он ищет пути отступления, но позади только вода, и если что, убегать придется вплавь. Впрочем, Фрэнк обещал спасти их в случае непредвиденной ситуации и подогнать машину, однако Джон не особо верит в него, и его даже не утешает куча охранников, расставленных по периметру, и силовое поле, имитирующее заграждение, через которое, как уверяет их начальник службы безопасности, никто не сможет пробраться.
— Хочу домой, — говорит Роджер. Ему жарко, несмотря на то, что над всем Лондоном днем и ночью находится силовое поле, защищающее всё живое от перегрева, и у него по виску течет капелька пота.
Фредди на автомате поднимает руку и стирает ее небрежным быстрым жестом. Он не думает ни о чем таком в этот момент, но запоздало понимает, что не стоило этого делать, потому как «комары» нацеливают свои «морды» прямо на Роджера. Тот хмурится и машет на них рукой.
— Извини, — почти совсем неслышно говорит Фредди, но тот лишь качает головой и даже не смотрит в ответ, что заставляет сердце Фредди тяжело сжаться в груди. Ему кажется, что Роджер немного злится на него за этот жест.
Роджер немного взволнован, хоть это и не первая пресс-конференция в его жизни, тем не менее, сейчас все по-другому, и Фредди, сам того не желая, заставляет его нервничать еще больше, а потому он старается изо всех сил придать себе независимый и пофигистский вид. Ему сейчас так легче.
— Ладно, ребята, вы готовы? — спрашивает Сетт, присаживаясь рядом. К ним опускаются микрофоны, и один зависает над толпой.
Пресс-конференция начинается, и поначалу все идет гладко: им задают вопросы об их творчестве, о планах на будущее, о контракте с корпорацией и, конечно же, очень интересуются мнением самих музыкантов о происходящем. Фредди прилагает много усилий, чтобы не сказать о корпорации все, что он думает и в чем подозревает. Его ответы, как и ответы ребят, довольно сдержаны, и о планах на будущее они пока не распространяются, потому что кроме концертов там особо планов и нет. Разве что получить образование.
Но, как это обычно бывает, все летит к чертям после первого неправильного вопроса. Над толпой расцветает движущаяся голограмма, где Роджер садится в такси с котенком на руках.