Ирина ВОЛКОВА
РАИСА В СТРАНЕ ЧУДЕС
Бог не посылает на нас второй всемирный потоп лишь потому, что первый оказался бесполезным.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Во избежание возможных недоразумений хотелось бы сразу предупредить не только читателей, но и представителей компетентных органов, информационные отделы которых тщательно анализируют художественную литературу в попытке обнаружить среди писательских измышлений факты и данные, свидетельствующие об утечке секретной информации или о подозрительной осведомленности авторов в делах, о которых им знать по штату не положено, о том, что изложенная в данной книге предыстория террористических актов в Манхэттене и Пентагоне, потрясших своей бессмысленной жестокостью весь цивилизованный мир, выдумана мною от начала и до конца.
Любое совпадение имен или схожесть событий, изложенных в данном произведении, с реальными именами и событиями являются чисто случайными, и автор за это ответственности никоим образом не несет.
— Сволочи! — рявкнул Ирвин Келлер, яростно отшвыривая от себя свежий выпуск «Санди таймс».
— Опять? — поморщился Крис Деннен, высокий сорокалетний шатен с приятным открытым лицом. — Твой психоаналитик не зря говорил, что не стоит читать газеты по утрам.
— А по вечерам? — вызверился на него Ирвин. — По вечерам стоит читать эти гребаные листки, которые кропают гребаные гомики из желтой прессы?
— Для чтения газет ты нанял Макинтайра, — напомнил Крис. — Он вырезает для тебя все статьи, достойные внимания.
— Эту он для меня почему-то не вырезал, — желчно произнес Келлер.
Деннен обреченно вздохнул, понимая, что слова бесполезны. По опыту он знал, что бурю не остановить. Ее можно было только переждать.
— Знаешь, что настрочили эти гады? — накручивая себя, прошипел Ирвин.
Крис вопросительно посмотрел на него.
— "Его маленькое "я" постоянно находится в состоянии эрекции", — возмущенно процитировал тот. — Обрати внимание на прилагательное, которое использовали эти подонки. Маленькое. Ты слышал? МАЛЕНЬКОЕ !!! Это у меня — великого Ирвина Келлера — целителя Ирвина — маленькое? Разве не про меня писали: колоссальный Ирвин Келлер, феноменальный Ирвин Келлер, несравненный Ирвин Келлер? Сейчас я тебе покажу, какое у меня маленькое…
— Не надо, — взмолился Деннен, когда Келлер яростно дернул вниз «молнию» на джинсах. — Я видел. Это многие видели, включая чикагскую полицию. Говоря о "я", находящемся в состоянии вечной эрекции, журналисты имели в виду нечто другое.
— Другое? Интересно, что еще они могли иметь в виду?
«Ублюдок, — подумал Крис. — Этот парень — полный ублюдок. Ублюдок, приносящий мне миллионы долларов. Вопрос лишь в том, стоит ли овчинка выделки. Я полагал, что за такие деньги можно вытерпеть все. Похоже, я ошибался».
Встав с кресла, Деннен подошел к валяющейся под окном газете, поднял ее и развернул, отыскивая заметку, так взбесившую его собеседника.
— Это ты виноват! — тем временем продолжал Келлер. — Ты мой менеджер, и ты обязан следить за тем, чтобы все было в порядке. Когда я требую, чтобы в клозете моего номера висела розовая туалетная бумага, эта гребаная бумага должна быть именно розовой, а не голубой, фиолетовой или серо-буро-малиновой. Бумага другого цвета приносит мне несчастье. Если бы гребаная горничная этого гребаного «Хилтона» вовремя повесила на место розовый рулон, эта гребаная статья не появилась бы. Ты, и только ты в ответе за то, что меня публично унизили.
— Бумага была розовой, — флегматично заметил погруженный в чтение статьи Крис. — Бледно-розовой.
— Бледно-розовой? С каких это пор ты стал дальтоником? Она была кремовой. Кремовой, понимаешь?
— Все признаки мегаломании налицо, — задумчиво произнес Деннен.
— Что? — сбитый с мысли, Ирвин отвлекся от темы туалетных принадлежностей. — Что ты несешь? Какая еще, к черту, мегаломания?
— Ты не дочитал статью до конца, — объяснил Деннен. — Мегаломания — это параноидальная форма самовозвеличивания, проявляющаяся в предельном эгоцентризме, упертости и неадекватном восприятии действительности. Дети проходят стадию мегаломании примерно в четырехлетнем возрасте, но к семи годам, когда у них начинает формироваться самосознание, большинство нормальных детей перестает считать себя «пупами земли», а также «единственными и неповторимыми».
— К чему это ты? — нахмурился Ирвин.
— К тому, что в этой статье журналист называет мегаломаном тебя, — злорадно ухмыльнулся Крис. — Он утверждает, что ты навсегда застрял в четырехлетнем возрасте. Эдакий волосатый татуированный карапуз с манией величия, сдвинутый на собственном члене. И, знаешь, — я с ним согласен.
Онемевший от столь неслыханной наглости Келлер некоторое время, сжав кулаки, судорожно хватал ртом воздух, не в силах подобрать в скудноватом на эпитеты английском языке адекватные ситуации выражения.
Промучившись несколько секунд, но так ничего и не придумав, Ирвин рявкнул «Вон!!!» во всю мощь своих могучих голосовых связок.
— Ты уволен! — добавил он, швыряя в менеджера некстати подвернувшуюся под руку колонку музыкального центра.
— Чао, ублюдок.
Ловко увернувшись от летящего в него предмета, Деннен нырнул в кабину проведенного в «люкс» Келлера персонального лифта.
Прислушиваясь к доносящемуся сверху грохоту и нечленораздельно-яростным крикам, Крис блаженно улыбался. Он обрел, наконец, долгожданную свободу.
— Сволочь! — хрипло крикнул Дагоберто Савалас, прицельно всаживая остро отточенный охотничий нож в левый глаз Келлера.
Благоухающая свежей типографской краской мелованная бумага пропустила сквозь себя стальное острие, глубоко вонзившееся в толстый обрезок доски, подложенный под постер с изображением Ирвина.
— Сволочь, сволочь, сволочь! — исступленно рычал Савалас, продолжая наносить удары по ненавистному самодовольному лицу.
Пятнадцать минут спустя, изрядно вспотев, Даг закончил свою ежедневную тренировку и отправился в душ. Горячей воды в арендованной им трущобе не было, а вместо холодной из уродливого, облупившегося крана лениво текла ржавая, дурно пахнущая жидкость.
Трубы утробно гудели, похрюкивали и, как казалось Саваласу, злорадно глумились над ним. Иногда в их раздражающем гуле Дагоберто слышался пронзительно-тошнотворный голос Ирвина Келлера, наглого и омерзительного Келлера, человека, разрушившего его жизнь и публично надругавшегося над его гордостью и достоинством.
Покончив с утренним омовением, Савалас достал из шкафчика помазок и, с отвращением взирая на отражающуюся в зеркале физиономию, принялся раздраженно намыливать щеки.
Пять лет назад, встречаясь взглядом с собственным отражением, Дагоберто отвращения не испытывал. Напротив, он имел все основания, чтобы гордиться как собой, так и своей внешностью — типичного латинского мачо с сильным, тренированным телом и мужественным, смуглым лицом.
Его молодая жена, аппетитная темпераментная кошечка пуэрториканских кровей, называла Дага «мой тигр» и была без ума от него. Они жили в уютном домике с аккуратно подстриженной лужайкой перед ним, представляя собой образцовую семейную пару, воплотившую в жизнь пресловутую американскую мечту.
Молодые супруги уже подумывали о ребенке — первом ребенке, — вообще-то они собирались обзавестись по меньшей мере тремя маленькими Саваласами, когда судьба подставила Дагу ножку, столкнув его с Ирвином Келлером, поганым ублюдком, разрушившим его жизнь, отнявшим у него и домик с лужайкой, и работу, и любящую жену, и еще не родившихся детей.
Вспомнив о Келлере, Савалас болезненно сморщился и вздрогнул, порезавшись лезвием опасной бритвы. Кровь окрасила мыльную пену в приятный клубничный цвет.
«Когда-то жена готовила мне клубнику со взбитыми сливками, — погрузился в ностальгические воспоминания Дагоберто. — Теперь у меня нет ни жены, ни взбитых сливок, ни работы, ни гордости, ни денег. Когда-нибудь он заплатит за это. Клянусь, этот подонок за все мне заплатит!»