Я вспомнил потрясшее меня выступление американского писателя-фантаста на парижском конгрессе. Если цивилизацию розовых «облаков» можно представить себе как суперцивилизацию муравейника или пчелиного роя, то в своей гипотетической лаборатории они начнут именно с этологии — с изучения сообществ, начиная с простейших. Цепь от насекомых и млекопитающих требовала заключительного звена, наиболее совершенного продукта биологической эволюции.
Но Зернов еще не кончил.
— Есть и еще одна точка опоры у нашей гипотезы: время. Наши часы не поспевают за солнцем. Они остановились за несколько секунд до смены декораций и снова пошли уже в другой реальности. Но солнце там приближалось к зениту, а стрелки наших часов — к семи вечера. Значит, в этой реальности действовала другая система отсчета времени, или то, что нам показалось мгновением, на самом деле отняло три четверти суток, когда часы, возможно, стояли. Допустим, что мы их перевели и в полдень стрелки остановились бы на двенадцати. Сколько времени мы здесь? Четыре часа с минутами. А солнце уже за лесом, только багровая полоска видна: мы в преддверии сумерек. Так где же летом в умеренных широтах солнце заходит в четыре часа дня, а в пять, наверное, уже темнеет? Значит, день и ночь здесь короче, а следовательно, и планетка поменьше.
Мы посмотрели на небо: закат был очевиден, красный, как говорят, ветреный земной закат, но совсем не в земное время. День отсветил, приближалась ночь.
Принесли еще сушняка, и костер запылал сильней.
— Будем всю ночь жечь. Головешки тоже оружие.
— И спать по очереди.
— Программа-минимум, мальчики. До утра только.
— А с утра?
— Людей искать. Не для муравьев же нас сюда пригласили.
— А где их искать?
— Железная дорога подходит к шахтам с юго-запада, — вспомнил Толька, — значит, вниз по реке.
— Подходяще. И еда под боком.
— Выходит, одну рыбу жрать?
Продымленная костлявая рыба, да еще без соли, погасив голод, уже не вызывала аппетита.
— Можно кабанчика поймать, — мечтательно откликнулся Толька. — Есть способ. На тропу в зарослях закладывается петля с грузом. Попав в петлю, кабан делает сильный рывок и бросается в чащу…
— А ты за ним. Жаль, что у меня нет камеры. Этюд для «Фитиля».
— Я могу подползти к любой птице на десять-пятнадцать футов. Брал призы за бесшумность в военной школе, — сказал Мартин, — а нож бросаю без промаха.
Я засмеялся.
— Смотри.
Прямо на нас, на огонь костра, летела большая черная птица. Летела невысоко, все время снижаясь, и почему-то в замедленном темпе полета. Казалось, крылья взмахивали все слабее и реже.
Мартин бесшумно приподнялся на согнутых коленях. Тихонько щелкнул, выбросив лезвие, нож. Но птица, не долетев буквально трех метров, в последний раз взмахнула крыльями и упала в траву. Мы нашли ее уже бездыханной.
— Глухарь, — сказал Толька и замолчал.
Что-то привлекло его внимание и оказалось длинной стрелой, пронзившей насквозь тело птицы. Мартин с трудом вытащил стрелу: мешал раздвоенный металлический наконечник, чуть плоский и заостренный, как штык. Почти метровая стрела была выкрашена в черный цвет и заканчивалась хорошо приклеенным оперением. Мастерская стрела. Даже лучшие мастера спортивной стрельбы из лука позавидовали бы ее обладателю.
Мартин долго вертел в руках это совсем не современное оружие и сказал задумчиво:
— Мы, кажется, попали к индейцам, мальчики.
6. Урок географии
Глухаря, уже ощипанного и выпотрошенного, начали жарить, как и рыбу, на вертеле. Мечтали о чае. Но не было ни чая, ни сахара, ни котелка для воды. Воду пришлось пить некипяченой прямо из реки, черпая пригоршней. Хорошо еще, что вода была как ключевая, незамутненная и не пахла болотом.
Разговаривать не хотелось. Мы сидели вокруг костра, не задавая вопросов и не высказывая предположений. Робинзонада не прельщала перспективами и не питала надежд на возвращение домой. Да и где теперь этот дом? За сколько километров, парсеков или магнитных полей?