Абрамов Александр & Сергей
Рай без памяти (Всадники ниоткуда - 2)
Александр Абрамов, Сергей Абрамов
Рай без памяти
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МИР ВХОДЯЩЕМУ
1. ГОСТИ СЪЕЗЖАЛИСЬ НА ДАЧУ
Не помню, кто из нас процитировал Пушкина, когда наше такси отважно свернуло с Киевского шоссе на путаницу горбатых дачных проселков. Но цитата в точности соответствовала действительности: гости именно съезжались на дачу. Мои гости. Ирина уехала с академиком в Ригу на симпозиум биофизиков - Осовец не доверился другой стенографистке, - а я остался единственным и полновластным хозяином садового участка с коттеджем из фанеры, шестью эмбрионами яблонь и тремя березками у садовой калитки.
Гостей было трое: Мартин, приехавший из Нью-Йорка по маршруту "Интуриста" и без помощи локатора нащупавший меня в студийной монтажной, Толька Дьячук, оторванный нами от институтской ЭВМ, и Борис Аркадьевич Зернов, извлеченный с редакционной "летучки" в журнале "Земля и Вселенная". Три мушкетера и д'Артаньян, проникшие в тайну розовых "облаков" и одно время затмившие блеск всех земных "звезд" от Сальвадора Дали до Жана Маре. Судьба уготовила нам встречу не двадцать лет, а всего три года спустя, но температура дружеской радости была не менее оптимальной. Зернов даже забыл плащ на редакционной вешалке, но возвращаться мы не стали: машина к этому времени уже пересекла московскую кольцевую, а счетчик угрожающе достиг трехзначной цифры.
Встреча друзей состоялась на дачной веранде за бутылкой настоящего скотча, привезенной Мартином, совсем как на пикнике где-нибудь в штате Мичиган, недалеко от Великих озер. Только вместо штата Мичиган был Нарофоминский район Московской области, а вместо Великих озер - невеликий Чуркинский пруд с относительно живописной рощицей на берегу, которую можно было пройти вдоль за пятнадцать минут, а поперек - за четыре. От нашей веранды до рощи было примерно сто метров дачной улички, пыльного проселка и вытоптанной травы по берегу пруда. Все эти географические подробности, как увидим, пригодятся в дальнейшем.
Всего три года прошло с нашего отъезда из Гренландии, а память уже успела многое стушевать. Капризная и непрочная штука эта человеческая память, как дешевый старый будильник, иногда звенит, когда это совсем не нужно, и молчит, когда вы так на него надеетесь. Совсем недавно, казалось, исчезли розовые "облака", изменившие облик нашей планеты, а газеты и радио уже ищут свежих мелодий для своих ежедневных запевок. Правда, еще пишут о новых курортах, вырастающих, как грибы после дождя, на берегах потеплевших рек и морей, о комфортабельном плавании через Северный полюс и о снежных беретиках, надеющихся дорасти до былых снежных шапок на Кавказе и в Гималаях. Но серьезные разговоры о феномене розовых "облаков" ведутся только на страницах научных изданий. Честно говоря, и мы их между собой не ведем, как постаревшие мушкетеры, давно забывшие о подвесках королевы. Д'Артаньян вернулся в приемную короля, а я - в монтажную киностудии. Ирина делит обязанности строгой жены с еще большей строгостью секретаря академика. Толька по-прежнему вычерчивает карты циклонов и антициклонов, а Мартин осваивает амплуа нью-йоркского газетчика. Лишь Зернов, где-то обобщающий материалы парижского конгресса, до сих пор верен памяти пережитого, и лишь в его присутствии наши встречи нет-нет да вернутся к мечтательному "а помнишь?". "А помнишь собрание в столовке Мирного?", "А где сейчас Мак-Эду?", "А дуэль свою помнишь?", "А фиолетовое пятно?".
И сейчас это "помнишь" сопровождало чуть ли не каждый глоток крепчайшего скотча.
- А помнишь пресс-конференцию в отеле "Омон"?
- Мартин не был, - поправляет Зернов.
- Я другое помню. Коньяк в Сен-Дизье - мечта!
- Борис, а как мы с тобой на лестнице сидели! В "Омоне", помнишь?
Разговор идет по-английски, и Мартин тотчас же вмешивается:
- Я другую лестницу помню.
- Это какую?
- В казино. Как я по ней из автомата полоснул.
- И кончился Ланге. Кстати, ты, говорят, потом его живого встретил?
- Было дело. Без автомата.
- Жалеешь?
- Зачем? Прямой справа - и он уже слюнки пустил.
- А Этьен?
Мартин морщится.
- Он уже мертвый был, когда я ему о девушке из казино напомнил. "Иес, сэр", "Ноу, сэр". А глаза стеклянные.
Минутное молчание, и я спешу переменить тему:
- Женился?
- Нет. Девчонки нет подходящей.
- А Мария?
- Вернулся из Гренландии, а она уже замужем. Не верила, говорит, что вернусь. Кстати, знаешь за кем? За тем полицейским-оборотнем, которому я башку продырявил, а он даже не пошатнулся. В жизни он штучка, между прочим. Геракл с медными пуговицами. Три фута в поперечнике.
Мартин вздохнул, и я снова переменил тему:
- Старика видишь?
- Томпсона? Нет. Он сейчас в Пасадене грейпфруты выращивает. Вот такие. - Мартин показывает что-то вроде арбуза.
- Занятный старик, - говорит Зернов.
Но я отрубаю:
- Вредный.
- Нет, - задумчиво поправляет Мартин. - Честный. Только...
- ...без чувства юмора, - смеется Зернов.
Мартин весело подхватывает:
- Потому он меня и уволил в Гренландии.
- Когда?
- Вас еще не было. Мы только-только фиолетовое "пятно" обнаружили. Он все: вакуум да вакуум. И пристал: "Вы, говорит, о вакууме Дирака слышали?" Ну а я честно: "Нет, сэр". - "А кто такой Дирак, знаете?" Я опять: "Нет, сэр". - "А Эйнштейн?" - "Ну, об этом я слышал еще в колледже. Служил парень в бюро патентов, а потом теорию относительности придумал". - "А что, говорит, стимулировало открытие этой теории?" - "Заработать хотелось, сэр". Ну, он меня и уволил. Тут же. Приказал выдать наградные и отправить в Уманак. В Уманак я вылетел за вами, а наградные все-таки выплатили. Не мелочился старик.
Почему-то стало темнее, хотя до вечера было еще далеко.
- Гроза, что ли, собирается? - спросил я, выглядывая с веранды.
- Гроза прогнозом не предусмотрена. Без осадков, - важно сказал Толька.
Все засмеялись, даже Мартин, которому я перевел реплику Тольки.
- Все прогнозы врут, наши тоже, - сказал он. - А ведь и в самом деле темнеет.
Я повернул выключатель на стенке, но лампочка не зажглась.
- Выключили на линии. Говорю - гроза.
Но Толька все еще сопротивлялся: признать нашу правоту не позволял престиж.
- Ни одной же тучки нет. Откуда гроза? Да и темнеет не дальше рощи. За ней светло.
Но что-то на небе все же привлекло его внимание. Он нахмурился. Какой-то сумеречный заслон закрывал от нас дальнее, не затемненное тучами небо, и в этой непонятной сумеречности то и дело мелькали какие-то тоненькие, но яркие белые вспышки, точно искры электросварки.