- Откуда они, как думаешь?
- Не знаю. На "диких" не похожи.
- Без соли и котелка на охоте. Смешно.
- Они и не охотились.
- А говорят, восточный лес прошли. Ты веришь?
- Не знаю.
- А нож у него заметил? Лезвие само выскакивает. Я таких еще не видел.
- Мало ли чего ты не видел.
- И закуривают без спичек. Помнишь коробочку с огоньком?
- Может, они из бюро патентов?
- Зачем бежать из бюро патентов?
- Говорят, что никогда не были в Городе.
- Врут, наверно.
- А вдруг забыли?
- О чем? О Городе? О Начале? Об этом не забывают. Не помнят того, что было раньше.
- А если они помнят то, чего нельзя помнить? Что им остается?
- Ты прав. И они ищут помощи - это понятно. Только почему они так поздно вспомнили, а то, что есть, забыли?
- Без отца не разберемся.
- Отец учит доверять хорошему человеку. По-моему, мы не ошиблись.
Я открыл глаза и сказал так же тихо:
- Извините, ребята, я не сплю. И вы действительно не ошиблись. Мы помним многое, чего не знаете вы, а то, что есть, забыли. Даже то, о чем прежде всего спрашивают в сумасшедшем доме: какой век, какой год, какой месяц, какой день.
- Вы действительно этого не помните? - спросил Джемс.
- Конечно. Иначе я бы не спрашивал.
- Первый век. Десятый год. Двадцать первое июня. Одиннадцать ночи. В час рассвет.
- Сколько же часов в сутках?
- Восемнадцать.
Первый век, десятый год. "Облака" ушли три года назад, а здесь прошло почти десять лет. И день и год здесь короче, и планетка поменьше. И город один. А не напортачили ли "облака" со своим великим экспериментом? Живут люди, по всем статьям люди, а живут не по-нашему.
Пошутить-то я пошутил, а горечь комком подступала к горлу. Не стыдно бы - заплакал, да не хотелось слюни распускать перед мальчишками. Джемс, должно быть, по интонации догадался о моем состоянии и произнес как-то по-своему тепло зазвучавшим шепотком:
- Не огорчайтесь. Память иногда возвращается. У некоторых. Во всяком случае, частично. И у отца вам будет хорошо. А захотите - он переправит вас в Город. Там у нас есть свои люди - помогут.
Джемс ничего не понял, конечно, но дружеское участие его меня тронуло.
- Спасибо, - сказал я. - А далеко ваш дом?
- Часа полтора по реке. Только сделаем небольшую остановку. Нужно встретить одного человека. Кое-что принять, кое-что передать. Люк, смотри: он уже ждет.
Тусклый огонек мелькнул в черном подлеске еще более черного леса. С лодки не видно было ни кустов, ни деревьев - только темные тени над темной водой.
Лодка почти беззвучно подошла к берегу. Чуть-чуть зашелестели кусты.
- Обычно мы привязываем ее и переносим груз вместе с Люком, - сказал Джемс. - Сейчас не будем терять времени. Люк придержит лодку, а ты мне поможешь.
Мы взвалили на плечи каждый по довольно громоздкому, но не тяжелому мешку, легко спрыгнули на берег и начали подыматься по крутой тропинке в гору. Тусклый огонек свечи, должно быть в таком же самодельном фонаре, как и у Джемса, блиставший метрах в пяти над нами, служил ориентиром.
Вдруг он погас. Голос из темноты спросил:
- Кто?
- Джемс.
- Ветром задуло свечу. Спички есть?
- Сейчас.
Мы уже поднялись на пригорок. Черные кусты окружали нас. Черные листья щекотали лицо. Джемс чиркнул спичкой. Зеленый огонек осветил круп лошади и серый мундир стоявшего рядом мужчины. Лица его я не увидел: фонарь закрывал его - такая же консервная банка без одной стенки, но с разбитым стеклом. Крохотное пламя свечи не прибавило света, но все же позволило разглядеть обшитые кожей серые штаны с золотым лампасом и желтые сапоги стражника.
- Черт! - выругался я по-русски и отступил в темноту.
Полицейский засмеялся.
- Земляк, - сказал он тоже по-русски, - не бойся, не забодаю, - и прибавил уже по-английски: - Твой спутник, Джемс, видно, принял меня за "быка". Если он понимает по-английски, объяснять, я думаю, не надо. Это единственный костюм, в котором здесь не наживешь неприятностей. Все? спросил он, приподымая сброшенные нами мешки.
- Одни лисьи, - сказал Джемс.
- Неплохо. Я тоже кое-что захватил. Мешок муки и два ящика. Кроме консервов, сигареты, вино и разная мелочишка. На дне - пара новеньких "смит-и-вессонов", автоматические, тридцать восьмого калибра. Патроны поберегите. Они не для охоты.
- Знаю.
Человек с фонарем подошел ближе, раздвинув неправдоподобные в темноте ветви. Лицо его по-прежнему таяло в густом - я судил по сырости - ночном тумане.
- Передай отцу: неплохую тренировочку он придумал для памяти. Возвращается, подлая. Помню теперь не только Людовиков, но и Сопротивление. А сейчас вдруг прорезалась одна дата: сорок первый год, двадцать второе июня. Сверлит, а не могу вспомнить что.
- Начало Великой Отечественной войны, - сказал я.
На мгновение он умолк, потом выкрикнул почти восторженно:
- Когда вступили в войну мы, русские. Верно. На рассвете двадцать второго июня.
- Через час, - сказал Джемс. - Надо спешить.
Он не проявил интереса к уроку истории. Видимо, это заметил и наш собеседник.
- Все сразу не захватишь, - произнес он уже другим тоном, лаконично и деловито. - Кому-то придется возвращаться. Возьми пока один ящик, а мы с ним потолкуем немножко. - Он махнул фонариком в мою сторону, чуть не погасив при этом свечу. - Тоже историком был? - спросил он, когда Джемс с ящиком на плече исчез в темноте.