Помню один эпизод с этим моим другом, Серджо Каваньерой. Мы были одни у него дома, не было ни его мамы, ни отца. Был летний день. Мы, помню, обтачивали напильником «чижика» (для игры в «чижика», которым служит деревянная чурочка. Обе ее стороны, оба конца заостряются, потом битой бьют по кончику, она подлетает, и затем ты должен ее схватить и бросить как можно дальше). То есть, мы обтачивали концы «чижика», чтобы потом поиграть. Но вот вдруг в дом входит еще один мальчик, еще один наш друг, не из сорокового, с улицы. Некто Паолино, и говорит: «Серджо, там тебя двое из сорокового ждут, возле угольщика. Они сказали, чтоб ты шел, что ты знаешь, зачем». Я посмотрел на Серджо, потому что понял, что речь идет о драке. И увидел, что, по моему мнению, в тот момент Кларк Гейбл был по сравнению с ним дилетантом, так он посмотрел на того мальчика и потом на меня. Он выдержал небольшую паузу, потом взял куртку и сказал: «Сейчас иду». И мне: «Пойдем, Адриано». И тогда я пошел за ним, как мышонок. Мне было, думаю, около десяти лет, а ему тринадцать. Так мы пересекли всю улицу Глюка и пришли к угольщику.
Мы пришли, и там уже были те двое, которые были двумя самыми сильными из сорокового. Это были заводилы. Я остановился немного раньше, он же спокойно шел им навстречу. Они стояли, руки в боки, и ждали. Помню, он им сказал: «Ну и?», и они подошли ближе, вдвоем, и один из них зашел ему за спину, да? А другой хорошо ему врезал, и он, как только смог опомниться от этого удара, принялся колотить их таким же образом. Мое восхищение им стало еще больше, поскольку я заметил, что он не стал драться первым, и не только. Кроме того, что он не начал первым, первый удар, который он получил, был достаточно сильным, и потом, тех было двое, а, получается, что он даже ждал, чтобы начали они. Поэтому он должен был быть по-настоящему храбрым. Прежде, чем вернуться домой, он взглянул на меня, лицо у него было разбито. Он сказал: «Пойдем». И я по пути домой сказал: «Ты храбрый, Серджо. Ты это знаешь, что ты храбрый?» Он посмотрел на меня и засмеялся. «Черт побери, я даже рад, что ты такой храбрый», - я ему. И все. Потом, дома, мы продолжали обтачивать «чижика».
Я всегда старался походить на него. То есть, я подражал ему во всем. Например, он бросил учиться, и это нежелание учиться передалось и мне, потому что, естественно, раз он был для меня кумиром, я подражал и его ошибкам. Из-за него, когда он бросил пятый класс школы, я горел желанием перейти в пятый и тоже бросить. Я его спрашивал: «А чем ты займешься?» «Ну, я буду водопроводчиком». «Но почему водопроводчиком? Водопроводчик, по-моему, звучит как-то не очень». И он отвечал: « Звучит не очень, но смотри, какая это хорошая профессия. Потому что ты должен заниматься водопроводом, решать, каким образом будут располагаться трубы, где будет разводка. Ты можешь повести трубы с одной стороны, или с другой». «Это правда, ладно, конечно, водопроводчик… Наверное, я должен привыкнуть к этому слову. Может, водопроводчик лучше, чем механик и электрик, но, однако, электрик звучит лучше». И он: «Да, звучит лучше, однако же работать лучше водопроводчиком». И он стал водопроводчиком. И оказался, должен сказать, большим молодцом, потому что начал он как подмастерье, за небольшое время стал специалистом, получил лицензию и стал работать на себя, и открыл прямо-таки магазин с небольшим складом, и у него были даже свои рабочие. Серджо Каваньера был тем самым парнем из песни «Парень с улицы Глюка». Когда мне довелось узнать от мамы, что я должен переехать, я, оставшись с ним наедине, заплакал. И он, чтобы меня утешить, сказал: «Разве ты не рад уехать отсюда? Потому что, вне сомнения, там, куда ты переедешь, уборная будет в доме. Ведь здесь, чтобы попасть в уборную, мы должны выходить из дома, проходить через двор, даже в холодное время, днем и ночью, а это так неудобно». И напрасно я говорил ему, что меня вовсе не колышет, что нужно пересекать двор, что уборная в доме не принесет мне никакого счастья, и что я не смогу играть с ней. Он смотрел на меня и ничего не отвечал. Мне же хотелось хоть немного облегчить ту тяжесть, которая на меня свалилась, да? И тогда я перевел разговор. Я сказал: «Ну, а пока пойдем играть, ладно? Вот бы могло случиться чудо: мама не переезжала, и мы оба остались бы здесь навсегда».
Вице-кумир
На улице Глюка не было чудаков. Наверное, единственным чудаковатым типом был я. Да. И образцом для меня, однако, был Серджо Каваньера, потому что манера его взгляда мне нравилась чрезвычайно. Однако, думаю, эта чудаковатость, немного с заскоком, на всей улице была только у меня. То есть, на нашей улице я считался оторвой. В самом деле, все привратницы звали меня землетрясением. И, следовательно, я был обречен быть кумиром для кого-то другого. Скажем, я был вице-кумиром. Я был Серджо для других. Одним из них, например, был Джино Сантерколе, который жил на улице Глюка и был сыном одной из моих сестер. Вот, я был для него тем, чем для меня был Серджо Каваньера. То есть, он ходил за мной по пятам. И я часто играл с ним, много проказничал, и с его сестрой Эвелиной, тоже моей племянницей, очень милой, но и странной тоже.
Для Джино я был в некоторой степени ведущим. И, возможно, из-за этого сейчас между нами некоторое охлаждение. Он даже записал эту песню против меня, которая называется «Адриано, я тебя подожгу». Я слышал ее, эту песню. Между прочим, он ее поет очень хорошо, и песня красивая. Есть там, однако, нападки на Клаудию, по-моему, несправедливые. Потому что он обвиняет ее в разрыве нашей дружбы, а это не так. Однако я думаю, что у него возникла такая реакция именно потому, что он чувствует себя немного отделенным, немного как бы преданным отцом, в общем. Наверное, я для него, бессознательно, был как отец, потому что мы были всегда вместе, потому что я много разговаривал с ним. Я работал точильщиком и говорил ему: «Становись точильщиком», и он становился. Я работал рассыльным, и он работал рассыльным. Я стал работать часовщиком, тогда и ему сказал: «Давай и ты, потому что, знаешь, потом мы должны работать вместе». Он занялся этим, и когда я получил лицензию и стал работать на себя, я взял его к себе, и он стал моим помощником. В общем, мы жили общей жизнью. Поэтому я считаю, что эта его злость на меня исходит из его любви ко мне и из того, что он не может смириться с мыслью, что мы не будем общаться, даже если этот факт - не общаться - еще больше подпитывается именно его злостью, злостью протестующего. Это ясно?
Улица сильных
Часто говорят: «Ах, эти прекрасные шестнадцать!». И действительно, и у улицы Глюка были свои шестнадцать. В доме под таким номером жили еще двое крутых, Паолино и Кармело. Первый, чья фамилия была Бариле, играл в юношеской сборной «Интера». Однажды, после того как он объявил, что больше знать не хочет футбола, вся Федерация в полном составе явилась к нему домой, умоляя его не бросать, потому что у него были способности чемпиона. Но он сказал, что они были лжецами. Кармело же был, настоящим чемпионом по бейсболу и играл в «Национальной». Американцы были готовы предложить ему золотые горы, если он ответит им «да». Но он сказал «нет», и горы стали уменьшаться.