Я рассчитывал ходы с ней, с Ириде, только они у меня не получались. Когда я ее видел, я спрашивал у нее всегда что-нибудь, ну, не знаю, например, я спрашивал: «Ириде, ты не видела случайно Серджо?», часто чтобы остановить ее и поговорить немного. И она, столько раз, охотно останавливалась, как будто интуитивно чувствовала, что на самом деле я не искал Серджо, и говорила: «Нет, Серджо я не видела». И пристально глядела мне в глаза.
Потом однажды, помню, во время того, как она чистила горошек с моей мамой, она при мне хорошо обо мне отозвалась. И тогда именно это придало мне немного храбрости. Я подумал: «Черт, тогда если я буду немного настойчивее…». Но, в общем, она была взрослая для меня. То есть, я был достаточно нахальным, но было видно, что я был еще маленьким, чтобы быть нахальным как теперь. Наверное, есть нахальство, которое должно проявиться постепенно.
Минифутбол, прощай
Друзья у меня были все те же друзья с улицы Глюка, до тех пор, пока я не начал петь. Да, потому что даже после того, как я переехал на другую улицу в центре, на улицу Чезаре Корренти, я каждый день, пешком или на трамвае, если были двадцать пять лир на трамвай, не прекращал ходить на улицу Глюка. Особое дело игры, в которые играли, когда были луга, эх! - постепенно дома росли, игры сокращались, игры настоящие и с пользой для здоровья, а порочные игры, игры в баре занимали все больше места. Итак, мы встречались в баре, чтобы поиграть в бильярд или, был тогда в моде, минифутбол, и я в нем достаточно специализировался, я стал мастером, и помню, одним из мастеров был Серджо Каваньера, мой друг, водопроводчик. И я и он, когда мы играли в паре, были почти непобедимы. Нам удавалось отодрать всех в районе. Сражение между бандами происходило не через забрасывание камнями, а через минифутбол. То есть, мы шли на какую-нибудь улицу, входили в какой-нибудь бар, минифутбол отныне был в каждом, и говорили играющим: «Эй, если не боитесь сыграть, мы здесь. Ну, что будем делать?». Тогда расплачивались жетонами, и сумма достигала ста лир, двухсот лир, плюс напитки. Мы были сильны в минибильярде.
До тех пор, пока однажды мы не оказались в «Соревновании», что на проспекте Буэнос Айрес. Мы играли, я и Каваньера. Других игроков не было. Было наполовину пусто. Было десять-одиннадцать утра, и вдруг перед нами возник какой-то худой тип, очень худой, да еще и серьезный, и говорит: «Вы ищете кого-нибудь, чтобы сыграть?». «Да, но никого нет». «Ну, - говорит, - есть я». «Хорошо, но кто твой напарник?», - говорим мы. «Да нет, я играю один». «Но мы не играем один на один», - ответил я, - мы играем в паре, всегда». «Ну, да - говорит он, - так и играйте парой…» Тогда я спрашиваю: «Потому что ты играешь один против нас?» «Да». Тогда мы с Серджо начали смеяться. Я спросил: « Почему ты хочешь, чтобы мы украли у тебя деньги?» «Ты сыграй первую партию, и, посмотришь, ворами будете не вы, а я». Ну, раз так, я говорю: «Хорошо». Мы купили жетон, бросили его и начали играть. Нас было двое против одного, и он не только не дал нам дотронуться до мяча, но мяч прямо-таки даже не было видно: мы слышали только удары об ворота, которые были из фанеры потоньше, и когда он забивал гол, звук был сильнее. Мы только слышали удары. Я обалдел, и Серджо тоже. И я сказал: «Черт возьми, да ты крут, круче всех!» «Ну да, - отвечает он, - ведь я чемпион мира по минифутболу». «Эх, - говорю я, - надо ж было тебе появиться именно в это время! Ты знаешь, что разрушил мою жизнь? С этих пор мне больше не хочется играть в минифутбол!»
Учитель Поцци
Помню одного моего учителя, которого звали Поцци, который мне очень нравился, потому что он был чудаковатый тихоня. То есть чудаковатый только с виду. Тем не менее, он внушал страх, также и потому, что был очень сильным.
Помню, однажды он увидел двух ребят, которые ссорились, и сказал: «Почему вы должны ссориться? Почему ты ссоришься с ним, почему? Ты хочешь показать ему, что ты сильный, - говорит он, - а потом, когда ты покажешь, что сильный, что ты с этого получишь? Сила не в мускулах, а в том, что ты говоришь, что думаешь. Вы, остальные, наверное, не знали, ребята, что я тоже сильный. Сколько весит эта кафедра?»
Это была кафедра из рода огромных, гигантских, из массивного дерева, чтобы поднять которую, по-моему, потребовалось бы четыре человека. Его лицо побагровело, и, не сводя с нас взгляда, он поднял эту кафедру, чем на самом деле нас удивил. Тогда мы решили: «Блин, если такой рассердится, то его оплеуха отправит в мир иной». И, однако, он был интеллигентнейшим человеком, и он прозвал меня Коппи класса. Я болел за Бартали, но мне нравилось то, что он так меня зовет, потому что Копи был супер.
Художник классной доски
Я рисовал, мне нравилось рисовать. Более того, это была дорога, которую я решил выбрать, когда был маленький. Я хотел быть художником, но больше всего я хотел быть тем, кто придумывает рисунки, кто делает эскизы для любой продукции. Я был несколько кошмарным, когда был маленьким, потому что не слишком учился, к сожалению. Ну и, помню, что однажды у нас было классное задание, это было перед экзаменами, ну и я сидел за первым учеником класса и немножко подглядывал, да?, мне не удавалось решить задачу, и я подсматривал, и он это заметил. Он тут же поднял руку. И сказал: «Господин учитель, Челентано списывает». Тогда он, учитель, который очень мне симпатизировал, рассердился. Не столько за то, что я списывал, сколько за то, что тот, другой, ябедничал. Однако он не мог не наказать меня. И тогда он сказал: «Челентано, иди сюда». Я выхожу из-за парты пересекаю весь класс, я всегда сидел в задних рядах, и иду к нему. Он спрашивает: «Что будешь делать сегодня? Будешь стоять здесь или сделаешь один из твоих рисунков на доске?” Я отвечаю: «Лучше буду рисовать». «Вот, срисуй тогда эту открытку».
Тогда я сделал тот рисунок там, на доске. Это была гора с домиком, типа горной хижины. Там была тропинка. Открытка была красивая, и я точно срисовал ее на доску, белым мелком, накладывая тени, играя немного на контрасте между чернотой доски и белым мелком. Тогда он, время от времени прерывая урок, говорил: «Минутку, я хочу посмотреть, что делает Челентано». Он подходит и говорит: «Молодец, у тебя красиво получается. Продолжай, так ты отвлечешься от глупостей, которые иногда устраиваешь в классе». Ну, и я продолжал делать рисунок. В конце я сказал: «Господин учитель, я закончил рисунок, хочешь его посмотреть?» Он поставил меня за доской, и вот он пришел посмотреть на рисунок с обратной стороны и сказал: «Это мы должны показать и остальным». Он позвал двух ребят, они повернули доску, и он сказал: «Молодец Челентано! И горе тому, кто сотрет этот рисунок без моего разрешения. Поэтому, если хотите писать на доске, пишите на другой стороне». И, помню, этот рисунок оставался там весь год.
Без места
Самая важная вещь, которой научила меня мама, это быть справедливым. Она научила этому не только меня, она стольких этому научила, каждого! Пожалуй, даже тогда, когда ее реакция была бурной и приводила к ошибке. Однако, причина, по которой это случалось, была крайне важной, и потом, у нее была крепкая вера, которая казалась землетрясением, когда так проявлялась, сметая все. Но она сметала все, чтобы кое-что привести в порядок. Всегда, с кем бы она ни говорила, всегда было это самое чувство справедливости и, в самом деле, я столько раз не понимал причины дружбы с некоторыми людьми, которые видели ее, хорошо, если два-три раза, один-два раза, и потом все время к ней приходили. Я думал: «Но почему? Какого черта им надо? Почему она вызывает такую любовь? Только и твердят: «Я пришел к твоей маме»». Из-за того, что я это бесконечно слышал, я понял одну важную вещь: «Очевидно, она умеет нападать на людей, не нападая на них». Помимо всего прочего, она была очень остроумна. Всегда смеялась, всегда была готова смеяться. И подшучивать.