Значит, это снова преследует меня. «Таких же, как вы», – сказал старик. И Купер в письме тоже говорил, что тот учитель танцев упоминал о моих предках.
Ходила вчера вечером по речной дороге к церкви Святого Иосифа Аримафейского, в которой мы поженились. Последний раз я была там вскоре после того, как сгорел наш дом в Монт-Роял. Отец Лавуэлл тепло приветствовал меня и сказал, что я могу молиться на семейной скамье столько, сколько захочу.
Я просидела там примерно час и наконец решила: как только появится возможность, я поеду в город по трем важным делам, одно из которых уж точно не понравится людям вроде того учителя танцев и старого мистера Геттиса. Ну и пусть. Если мне все равно суждено быть повешенной, независимо от того, что я делаю, почему я должна отказываться совершать это тяжкое преступление, за которое меня могут повесить? Орри, любовь моя, мысли о тебе и о моем дорогом отце придают мне сил. Ни ты, ни он никогда не позволили бы страху сковать вашу совесть.
Глава 5
Эштон издала протяжный стон. Посетитель, корчившийся на ней, расплылся в блаженной улыбке. Внизу ее работодательница, сеньора Васкес-Рейли, услышала крик и отсалютовала потолку стаканчиком текилы.
Она ненавидела то, чем занималась. Точнее, ненавидела именно потому, что делать это приходилось только ради выживания. Эштон было невыносимо торчать в этом засиженном мухами Санта-Фе на границе Территории Нью-Мексико, из которого она не могла уехать. Она никак не могла поверить, что опустилась до положения обычной шлюхи, поэтому громкими стонами и криками просто выпускала на волю свой гнев.
Джентльмен средних лет, вдовец-скотовод, отодвинулся, стыдливо отводя взгляд. Он заплатил заранее и теперь быстро оделся, потом наклонился и поцеловал ей руку. Эштон улыбнулась и с запинкой сказала на испанском:
– Вы скоро вернетесь, дон Альфредо?
– На следующей неделе, сеньорита Бретт. Буду счастлив вновь увидеть вас.
Боже, как же я ненавижу этих мексикашек! – думала Эштон, пересчитывая монеты после его ухода. Три из четырех следовало отдать сеньоре Васкес-Рейли, деверь которой строго следил, чтобы все три ее девушки не жульничали. Эштон была вынуждена начать работать на эту вдовушку в начале лета, когда у нее закончились деньги. Она назвалась сеньоритой Бретт, решив, что это неплохая шутка. А еще лучше было бы, если бы ее милая изнеженная сестренка узнала об этом.
Эштон Мэйн – она больше не думала о себе как о миссис Хантун – решила остаться в Санта-Фе из-за золота. Где-то в пустынных землях, населенных апачами, исчезли два фургона с секретным грузом, который везли сюда из Вирджиния-Сити двое людей, убитых индейцами. О своем муже Джеймсе Хантуне она не слишком горевала, а вот смерть ее любовника Ламара Пауэлла стала для нее настоящей утратой. Пауэлл собирался создать на юго-западе вторую конфедерацию, отводя себе роль президента и обещая сделать ее первой леди. Для осуществления своего плана он тайно вез в фургонах триста тысяч золотом; слитки были выплавлены из руды, которую добывали на руднике в Неваде, изначально принадлежавшем ныне покойному брату Пауэлла.
О случившейся трагедии рассказал нанятый возничий одного из фургонов, который смог добраться до какой-то фактории, но вскоре после этого умер от ран. В своей бессвязной, больше похожей на бред речи он ни разу не упомянул место, где произошли убийства, и теперь об этом мог поведать только один человек – некий Коллинз, проводник, нанятый Пауэллом в Вирджиния-Сити. По слухам, он выжил, только никто не знал, куда он подевался.
Узнав о расправе, Эштон сразу попыталась найти в Санта-Фе богатого покровителя. Кандидатов оказалось немного. Большинство из них были женаты, и если и волочились за дамочками, то желания избавиться от своих жен не проявляли. Мысль о том, чтобы найти такого человека в форте Марси, была и вовсе смешна. Офицерам и служащим жалкого гарнизона, расположенного рядом со старым губернаторским дворцом, платили так мало, что им едва хватало на собственные нужды, не говоря уже о любовницах.
Конечно, она могла бы избежать работы на сеньору, если бы написала о постигших ее обстоятельствах своему лицемерному братцу Куперу или сестре, чье имя теперь с наслаждением марала грязью, или даже той черномазой шлюхе, на которой женился Орри. Но будь она проклята, если унизится до того, чтобы просить их о милосердии! Она не хотела ни видеться с ними, ни писать им до тех пор, пока не сможет это сделать на собственных условиях.
Эштон надела платье, в котором им полагалось принимать клиентов, – из желтого шелка, с широкими кружевными бретелями. Такое платье обычно носили поверх блузки с длинными, зауженными книзу рукавами, но сеньора запрещала им надевать блузку и даже корсет, чтобы они могли соблазнять мужчин частично выставленной напоказ грудью. Такие платья были в моде еще в те времена, когда ее ненавистный братец Орри поехал в Вест-Пойнт. Эштон ненавидела свой наряд, вместе со скромной черной мантильей, которую требовала надевать сеньора, и ядовито-желтыми кожаными ботинками на шнуровке, с тонкими высокими каблуками.