– Довольно суровое наказание за то, что лошадь отхлестал, – заметил один из зевак.
– Он напал на меня, – ответил Чарльз и смотрел на любопытного тяжелым взглядом, пока тот не отошел, что-то пробурчав.
– Артур, – сказала женщина кому-то внутри театра, – помоги, пожалуйста, разгрузить доски.
Чарльз повернулся к ней, совершенно не ожидая увидеть то, что увидел. Ей было, пожалуй, лет двадцать, и она была поразительно красива. Стройная, но с прекрасными формами, голубоглазая и белокурая, с совершенно удивительным оттенком волос, которые отливали серебром. На ней было простенькое платье из желтого батиста, местами испачканное пылью. На руках она держала черного кота.
– Этот бродячий кот напугал лошадь, – сказал Чарльз. – С него все и началось. – Он вдруг вспомнил о хороших манерах и сорвал с головы старую соломенную шляпу.
– Просперо не бродяга. Он живет в театре. – Молодая женщина показала на вывеску на здании. – Я миссис Паркер.
– Чарльз Мэйн, мэм. Поверьте, обычно я так себя не веду, но, когда вижу, как кто-то жестоко обращается с лошадьми, не могу сдержаться.
Широкоплечий негр помог возничему занести доски внутрь. Трудно было сказать, отчего тот помрачнел еще больше – из-за побоев или из-за того, что ему приходилось работать с чернокожим.
– Думаю, этот недостаток можно простить, – сказала миссис Паркер.
Чарльз кивнул и снова надел шляпу, уже собираясь уйти.
– Если хотите помыть руки, у нас в гримерке есть вода, – добавила она.
Наклонившись, чтобы поднять револьвер, Чарльз только тогда заметил, что руки у него испачканы кровью. И хотя все его нутро сопротивлялось тому, чтобы принять даже случайное проявление доброты от женщины, он все же ответил:
– Да, спасибо.
Они вошли в полутемное пространство за кулисами. Со сцены, залитой светом, к ним тут же направился дородный мужчина довольно странного вида. Он двигался согнувшись и как бы боком, к спине его была привязана большая подушка, напоминавшая горб, руки безвольно висели вдоль тела, раскачиваясь, словно маятники, а из уголка рта торчал язык. Подойдя к ним, он вдруг мгновенно выпрямился:
– Уилла, ну как я могу сосредоточиться на зиме моих смут[11], когда разные бездельники устраивают дебош у моего порога?
– Это никакой не дебош, Сэм, а просто маленькое недоразумение. Мистер Мэйн, разрешите представить вам: мой партнер мистер Сэмюэль Трамп. – Она показала на подушку. – Мы репетируем «Ричарда Третьего».
Чарльз подумал, что это, наверное, пьеса Шекспира, но не стал уточнять, боясь обнаружить свое невежество.
– Я имею честь обращаться к своему коллеге-актеру? – спросил Трамп.
– Нет, сэр. Я коммерсант. – Чарльзу самому было немного странно называть себя так.
– Вы торгуете с индейцами? – спросила девушка, и Чарльз подтвердил. – А говорите как южанин, – продолжила она. – Вы служили в то время, которое теперь называют недавним недоразумением?
– Да. Я из Южной Каролины. Все четыре года прослужил в кавалерии генерала Уэйда Хэмптона.
– Вам повезло, что выбрались целым и невредимым, – заявил Трамп.
Чарльз подумал, что опровергать такое глупое замечание бессмысленно, и промолчал.
Миссис Паркер рассказала Трампу о том, что случилось на улице, причем в таких выражениях, которые весьма польстили Чарльзу и преуменьшили его буйную ярость.
– Я предложила мистеру Мэйну вымыть руки в гримерной.
– Конечно-конечно! – ответил Трамп. – Если хотите посмотреть наше новое представление, сэр, то рекомендую купить билет заранее. Я предвижу грандиозный успех, возможно, даже в Нью-Йорке такого не видывали!
Уилла грустно улыбнулась:
– Сэм, ты же знаешь, это дурная примета.
Трамп не обратил на ее слова никакого внимания.
– Адью, мои добрые друзья! Искусство зовет меня! – Он снова бессильно опустил руки, согнулся в три погибели и боком заковылял на сцену, что-то бормоча под нос.
– Идите за мной, – позвала Уилла Чарльза.
Она закрыла дверь просторной неприбранной гримерной, чтобы не выскочил кот. На маленьком трехногом диванчике спал какой-то джентльмен, накрыв лицо рукописным текстом своей роли. Просперо прыгнул ему на живот и начал умываться. Актер даже не пошевелился.
Уилла показала Чарльзу таз с чистой водой в углу на столике, рядом с баночками грима, расческами и пудрой. Потом нашла для него чистое полотенце.
– Спасибо, – сказал Чарльз.
Он чувствовал себя ужасно неловко. После смерти Августы Барклай он избегал общества женщин. Его визиты к гарнизонным шлюхам проходили почти без разговоров.
Пока он отмывал кровь с ладоней, Уилла, сложив руки на груди, откровенно разглядывала его.
11
«Итак, преобразило солнце Йорка в благое лето зиму наших смут» – первые строки трагедии У. Шекспира «Ричард III». Перевод М. Донского.