— Да… — протянул Дэниэл, подергивая себя за мочку уха. — Они сейчас могут уже возвращаться на свои стоянки на реке Скайото, и мы, вероятно, снова ничего о них не услышим недели, а может, и месяцы… Но что если они все-таки согласились работать на англичан? — Он недовольно поморщился. — Может, предупредить наших поселенцев за пределами форта? Пусть приедут, здесь им будет куда безопаснее!
Каллен тут же отправился к хижине Джентри, но Джозеф наотрез отказался уезжать.
— Ты только погляди, — указал он на толстую входную дверь. — Здесь даже таран бессилен! А если еще и закрыть ставнями окна… Нет, что ты, я не могу бросить ни свой скот, ни урожай. Вот Амелия…
Амелия оборвала его на полуслове:
— Как только угроза станет реальной, я с дочерьми тут же уеду в форт. Но пока не вижу причин сниматься с места… или оставлять тебя здесь одного, Джозеф Джентри. А вдруг ты умрешь с голоду? К тому же я стреляю из ружья не хуже тебя, если будет надо.
Каллен с Китти вышли из хижины.
— Прошу тебя, не рискуй! — просил он. — Не отлучайся далеко от хижины! Если грянет беда, я тут же примчусь на помощь!
Реакция других поселенцев на этот призыв была разной. Некоторые, захватив самое необходимое, тут же уехали в форт; другие, как и Джозеф, заявили, что приехали в Кентукки обзавестись собственными домами, и нет силы, способной прогнать их со своей земли. Генри Портер сказал, что пока остается со своим старшим сыном; Элви с другими детьми была уже в Бунсборо. Тайлеры решили остаться: брат Бена Тодд, такой же угрюмый и самонадеянный, только что прибыл с востока, и теперь семье с двумя отличными стрелками нечего было опасаться. К тому же Бен напомнил жене и брату, что они пользуются защитой Господа и не должны бояться дикарей.
В это время из фактории Хинкстон, одной из самых маленьких в районе реки Ликинг, в Бунсборо прибыла группа насмерть перепуганных людей. После их рассказов об убитых индейцами охотниках, о сожженных дотла хижинах паника охватила население форта. Дэниэл пытался успокоить бегущих поселенцев, убеждая их остаться.
— Мы можем принять часть ваших людей у себя, — говорил он. — И я знаю, что вам готовы оказать гостеприимство в форте Хэррод, в Сент-Асафе, в Логане…
Но беженцы не поддавались на уговоры. Вдруг десять местных поселенцев заявили о своем отъезде, и среди них — Роберт и Келли Шерилл. Через пару дней вся партия, обливаясь слезами и вознося молитвы, отправилась на восток.
— У нас осталось всего тридцать хороших стрелков для обороны форта, если что случится, — с горечью сказал Дэниэл.
Каллен пожал плечами и улыбнулся:
— По-моему, тридцать метких стрелков, если выберут правильную позицию, вполне отобьются от безумного племени шоуни, которому придет в голову шальная мысль напасть на нас.
Несмотря на витавшую в воздухе угрозу, в форте нашлись и люди, у которых не было времени на долгие раздумья. Седьмого августа состоялась первая свадьба в Кентукки: Сэмюэл Гендерсон и Элизабет Кэллоувэй обвенчались в форте Бунсборо в присутствии родственников и друзей.
Когда, всей душой отдаваясь веселью, отпуская соленые шуточки, друзья юной четы повели их наконец к той хижине, где им предстояло провести первую брачную ночь, Каллен и Китти не пошли с ними. Они выскользнули в освещенный лунным светом двор, уходя все дальше от шумного сопровождения новобрачных, от громкой музыки и криков, доносящихся из блокгауза.
Каллен, крепко схватив Китти за руку, затащил ее в густую тень за какой-то темной хижиной. Любое сопротивление сейчас казалось ей бессильным из-за кружащих голову винных паров, смешанных с его дыханием, и озноба от мысли, что в эту минуту новобрачные укладываются на свое ложе…
Каллен прильнул губами к ее рту, язык его настойчиво требовал допуска дальше, через сомкнутые зубы, и Китти даже не шелохнулась, даже не попыталась его остановить, когда его рука, проскользнув под лиф, оказалась на ее груди, а пальцы нежно затеребили сосок, отчего по всему телу разбежались горячие пульсирующие волны. Как же так, будет потом размышлять она, он касался ее в одном месте, а она чувствовала возбуждение во всем теле?.. Его поцелуи, его беснующийся язык, его пытливые пальцы делали свое дело, лишая ее сил к сопротивлению, и она лишь тихо застонала, когда он, склонив голову, прильнул губами к освобожденным от лифа грудям.
— Китти, девочка моя… сладкая моя девочка… — задыхался он, и она слышала его приглушенный радостный смех.
Выпрямившись, он вжался в нее бедрами, а руки его все сильнее притискивали к себе ее тело. Ей казалось, что теперь между ними нет никаких преград — даже одежды, что он так чудесно сливается с ее голым телом… У нее закружилась голова только от одной этой мысли, а он наклонял ее все ближе к мягкой земле, и она, изгибаясь, все сильнее прижималась к его вставшему над ней аркой телу. Вдруг она услышала чьи-то шаги на тропинке, и ее охватила паника, она тут же напряглась, выпрямилась, сердце забилось где-то в горле…