Дверь открылась, и лейтенант снова вздрогнул.
Но на этот раз это был главный врач лепрозория, краснощекий, пышуший здоровьем человек. Он подошел к приехавшим и, предусмотрительно не протягивая руки, представился:
- Доктор Лаидов.
За ним вышла высокая худощавая женщина в белом халате. Она строго смотрела на приехавших, не скрывая своего недовольства. Посетителей тут явно не любили.
- Мой заместитель - старшая медсестра Бармина, - показал на женщину главный врач. - Она и нашла сегодня утром труп.
- Майор Шаболдаев, из райотдела милиции, - представился приехавший. - Я у вас был, доктор, во время выборов.
- Да, я вас помню, - кивнул врач, - может, зайдемте ко мне? - предложил он, наверняка зная, что услышит отказ.
- Нет, - отклонил его любезное предложение майор, - пойдем посмотрим ваш труп. Почему вы решили, что его убили?
- Вы сейчас все сами увидите, - сказал главный врач, приглашая идти за ним.
Но сначала майор пропустил Бармину, а уже затем вместе с лейтенантом пошел за врачами, предусмотрительно не подходя к ним слишком близко.
Они направились в сторону небольшого фруктового сада, расположенного сразу за соседним домом. Майор обратил внимание на расположенный справа от дома колодец.
- Он еще работает? - спросил, показывая в ту сторону.
- Да, - кивнул главный врач, - мы уже пришли. Я распорядился накрыть его брезентом, чтобы не пугать больных.
Он прошел к одному из ближайших деревьев и, наклонившись, стащил брезент.
Майор подошел ближе. Посмотрел на лежавшее тело. Наклонился над ним. Сел на корточки. Достал из кармана носовой платок, вытер лоб.
Труп лежал здесь, очевидно, уже давно. Кровь на рубашке была спекшаяся, буро-коричневого цвета. "Неужели его и убили прямо здесь", - с отвращением подумал майор.
Потом поднял голову и, глядя на застывших врачей, строго спросил:
- Вы его не знаете?
- Нет, - убежденно ответил Лаидов, - первый раз видим. Он не наш, это совершенно точно. Чужой. Своих я всех знаю.
Шаболдаев посмотрел еще раз и, вздохнув, поднялся. Настроение у него резко испортилось. Перед ним лежал мертвый человек с размозженной головой. Не нужно было даже его переворачивать, чтобы понять, как именно погиб неизвестный. И рядом не было ничего такого, откуда он мог свалиться. Не с фруктового же дерева упал этот тип.
Майор еще раз посмотрел на лежавший перед ним труп. Нижняя часть тела все еще была прикрыта брезентом. Сравнительно молодой мужчина с признаками явной насильственной смерти, не заметить которую было просто невозможно.
- Может, мы все-таки вызовем экспертов? - нерешительно спросил лейтенант Касымов, тоже понявший, что произошло.
Одно дело протокол трупа неизвестного бомжа, умершего от болезней или голода своей смертью. Совсем другое - насильственное убийство. Оно будет потом висеть на райотделе, и если они не вызовут экспертов, все неудачи по расследованию этого убийства припишут им. Шаболдаев сознавал, что лейтенант прав.
- Позвони в райотдел, - негромко разрешил он, - пусть пришлют всю группу целиком. Как полагается. Экспертов, фотографа... И сообщи прокурору. Это наверняка убийство, значит, расследование должны вести следователи прокуратуры.
"А подполковник оторвет мне голову", - с ужасом подумал он, снова наклоняясь над убитым...
ГЛАВА 3
Ингу привезли сюда три месяца назад. О своей болезни она знала вот уже два года. Два года бестолковых поисков чуда, хождений по знахаркам и ворожеям, мучительные уколы, поездки в Москву и в Киев, различные процедуры, иногда довольно болезненные, посещение всех возможных святых мест, и как итог - направление в лепрозорий. Болезнь начала прогрессировать, и стало ясно, что с этим уже ничего нельзя сделать.
Собственно, она с самого начала понимала, что все напрасно. Непонятная рана, образовавшаяся на левой руке, с самого начала поразила резким, специфически неприятным запахом. Поначалу многие врачи полагали, что это обычный ожог, и ее лечили по проверенным методам от ожога, накладывая на рану различные мази и повязки. Но вскоре стало ясно, что ожог не поддается традиционному излечению. Тогда решили, что это нарушение обмена веществ.
Она глотала какие-то пилюли, мужественно переносила все уколы. А рана на руке продолжала расширяться, и уже даже мать, отказывающаяся до последнего момента верить в самое страшное, поняла, что с дочерью происходит неладное. Но только тогда, когда болезнь захватила всю руку и пальцы превратились в бесполезные, непослушные, гниющие отростки, не повинующиеся командам мозга, ей наконец поставили диагноз - проказа.
Родители долго отказывались поверить в этот страшный приговор. Отец курил на балконе, почти не появляясь в комнате, где билась в истерике мать. Испуганная младшая сестренка замерла в углу. А Инга, внешне безучастная ко всему происходившему, сидела за столом и шепотом, для себя, повторяла вынесенный ей приговор. Она никогда даже не слышала о такой болезни. Никогда не подозревала, что подобная зараза существует в конце двадцатого века.
Потом были долгие, мучительные анализы. К этому времени пальцы разбухли, превратившись в единую лопатообразную ладонь, с характерными поражениями сосудов. Врачи долго пытались определить - откуда могла появиться болезнь у молодой девушки, каким образом сработал тот самый фактор "одного из десяти тысяч". Подозревали даже половые контакты, но Инга была девушкой, и все домыслы на этот счет были сразу отвергнуты. Лишь позже, уже получив направление в лепрозорий, Инга узнала, что даже таким путем невозможно заразиться и у нее сработал какой-то неведомый генетический механизм, заложенный задолго до ее рождения.
Два долгих года мучительной веры в Чудо ни к чему не привели. К этому времени она уже давно носила черную перчатку и длинные мужские рубашки, позволявшие скрывать столь очевидную степень поражения ее тела. Еще зимой, когда на правой руке тоже появлялась темная перчатка, на нее засматривались молодые мужчины, и она слышала за спиной комплименты. Но левая перчатка постоянно напоминала о болезни, словно наложенное проклятье, из-за которого она не смела даже обернуться на взгляды или реплики молодых людей. Из института, в котором она училась, пришлось уйти, когда уже стали обращать внимание на ее руку.