На этаже теплилась жизнь — в конце коридора у туалетов маячил Ковальчук и кто-то из арендаторов, там курили и беседовали «за жизнь».
Игорь свернул к начальству:
— Игорек, ты где был?
— Лампочку меняли, — без особого удивления пояснил инспектор, демонстрируя гвоздодер. — А там еще настенная панель отошла, пришлось подправлять.
Тать-Вана кивнула — скучных технических подробностей ее неукротимая и деятельная натура избегала.
— Ерундой занимаетесь, а у нас «Гранд Империал» с самого утра не открылся.
— Сейчас зайду, узнаю, — слегка подсократил знакомый диалог инспектор. — А что там погода, Татьяна Ивановна? Портится, вроде?
Исполнительная повернулась к окну, попыталась сосредоточить малотрезвый взгляд на залитой предвечерним солнцем крыше соседнего дома:
— Ты чего несешь, Игорек? Золотая осень на дворе. Принимаете там, в подвале, а? С Сашкой, небось, водку жрете?
— Какая водка? Он стремянку чинит, чуть не рухнули вместе со светильником. Мы когда новую стремянку купим? Покалечится кто-нибудь… — по инерции начал прокачивать закупку Игорь…
Выйдя в коридор, помотал прохладной полупустой головой — какая нафиг стремянка? К чему? Корыстные инстинкты, видимо, никакая пуля не вышибет.
Он подошел к окну в торце коридора: за переулком тянулся изящный забор посольства, за ним неспешно облетали роскошные липы. Стоял у ворот плешивый французскоподданый, заматывал шею щегольским шарфом. Солнце уходило на глазах, мыкающиеся в пробке бесчисленные авто уже зажигали подфарники. На беглый взгляд около половины шестого. Домой пора…
…Он выходил из здания дважды — снаружи явно похолодало, снег пошел явственнее, следы опыт и полозьев на дороге окончательно занесло. Во вторую попытку уже стемнело, еще можно было угадать реку, но вокруг ни зги. Некуда идти…
Стряхивая с волос снег, Игорь вернулся в вестибюль.
— А тебя Тать-Вана срочно спрашивала, — не замедлил оторваться от кроссворда ехидный Валерик.
Вот сука, проломить бы башку стукачу-попугаю.
Гвоздодер ждал в рюкзаке за плечами, но Игорь знал, что сокрушением пустопорожних чоповских голов заниматься не станет. Бессмысленно. Хотя, конечно, соблазнительно и, наверное, ничего за такое развлечение уже не сделают. С другой стороны, у самого башка полупустая, а разбрызганные мозги выглядят малоэстетично. Нагляделся, чего уж там.
Игорь спустился в подвал, разделся, и прошелся до бойлерной: Петрович и Сашка до-обедывали. Жареная курица под вермут-водку шла недурно, но от «крыла и пятьдесятграмм» инспектор-кладовщик отказался — аппетита не имелось абсолютно.
Судя по всему, время в «Межкниге» остановилось. Или замкнулось в очень короткий круг? Интересно, завтра они опять курицу будут жрать или имеются варианты? И наступит ли само это «завтра»?
Нет, не интересно. Совсем не интересно.
…Коммутатор соединял, трубку то брали, то нет. Вики, наверное, не было дома. Игорь послушал голос ее сына, гудки, потом ответил бывший муж. На том конце провода возмущались неполадкам связи и упорным молчаливым абонентам…
Под унылое телефонное развлечение ушло сто грамм спирта и приторная «Трюфель»-конфета. Голова оставалась ясной и пусто-прохладной, Игорь накинул бушлат и пошел к столовой. Запасные ключи от столово-буфетно-пищеблочной зоны Вика оставляла на всякий случай. Опечатанную дверь, конечно, придется вскрыть, но можно и своей печатью пластилин украсить — один черт, никто не проверяет.
В столовой было темно, проносились по потолку фары уличных машин, на миг освещали фреску с Осенью. Пахло сдобой, компотом, «докторскими» сосисками. И Викой. Счастьем, мля, пахло. Сгинувшим.
Игорь прошел в рабочую зону к задним окнам. Во дворе было спокойно, смирно сгрудились машины и мусорные контейнеры. За спортплощадкой горели окна Викиного дома. Удобно она живет: до работы буквально десять шагов, дом старый, дореволюционный, с обжигающе горячими батареями. Третий этаж, окна, чуть затененные ветвями тополя… Вон, в угловой комнате свет…
Пересек кухню, повозился с замком внешней двери — ощущение безнадежности только окрепло. Тяжелая дверь распахнулась, в морду ударил холод и снежный вихрь. Вьюжит, мать его…
Подняв воротник бушлата, Игорь постоял на пороге. Наружные ступени исчезли: снег и темнота, как не вглядывайся, больше ничего. Лесостепь, тундра или еще какая пустыня. Изредка казалось, что во мгле раскачивается фонарь. Та самая позабытая деревня, снежный мираж или еще что — проверять не хотелось. Глубоко чуждая дикость, и так понятно.