Сердце Джеймса дрогнуло, когда он услышал, как сестра нежно говорит, удваивая звук: «мам-ма».
– И после приезда на Рождество мам-мы и пап-пы было так больно расставаться… – нежный голос стал тише. – Но теперь я понимаю, что должна была закончить образование. Чтобы стать леди, нужно очень многому научиться.
– Святой Боже! – фыркнул Джеймс, чувствуя, что сдержанность, достойная леди, стала чуть ли не главной чертой характера его шаловливой сестренки.
– Джеймс! – с тревогой сказала Иден. – Не поминай Господа всуе!
– Извините за мои мальчишеские замашки, благородная леди, – Джеймс с улыбкой приложил руку к сердцу и поклонился так низко, как только позволяло положение в седле. – Я совсем недавно вернулся из отдаленных колоний.
– Нехорошо смеяться над сестрой. – Иден почувствовала, как сердце сжалось, а к горлу подступил ком. На глаза навернулись слезы. Но она взяла себя в руки. «Леди не должны выдавать своих чувств», – старая суровая леди Розмари, классная дама, крепко вбила в головы своих воспитанниц эту мысль, даже завещала юным леди не плакать, когда смерть заберет старую Розмари в лучший мир. И когда это печальное событие произошло, никто не осмелился пролить на похоронах ни одной слезинки.
Иден гордо вздернула подбородок.
– По этой дороге обычно катаются наши старшекурсницы, – элегантным жестом она указала на обсаженную деревьями аллею. – Для собственного удовольствия.
– Я просто поражен тем, что вам столь свободно разрешают употреблять слово «удовольствие», – Джеймс нахмурился, словно суровый учитель. Затем скорчил такую забавную гримасу, что Иден расхохоталась.
– Ты несносен! – она почувствовала, что сдержанность слетает с нее, как пушинки с одуванчика. Девушка снова стала маленькой Иден Марлоу, скачущей рядом со старшим братом. – Не догонишь!
Иден пустила лошадь вскачь вниз по тропе, навстречу весенним полям, туда, где правила и условности теряют свою силу.
Они долго скакали, то один, то другой оказывался впереди. Время остановилось. Прошлое вернулось, отражаясь в звонком смехе, ржании лошадей.
Джеймс с облегчением заметил, что строгое обучение не изменило ловкой посадки Иден в седле, а та наконец-то ощутила, что вернулись их теплые отношения.
Ветер и солнце сотворили чудо – брат и сестра уже не замечали времени. Иден сняла широкополую шляпку и засунула за луку седла. Солнце золотило ее блестящие каштановые волосы, и Джеймс залюбовался ими. Нет, цвет волос неоднороден – золотые и медные пряди развевались на ветру. А какой румянец на щеках!
Иден расстегнула верхнюю пуговичку блузки.
– Нам, наверное, нужно передохнуть в тени, – замедлив ход, Джеймс указал на деревья у речушки, что узкой змейкой вилась невдалеке. – Я не хочу вернуть госпоже Данливи запыленную юную леди. Никогда еще не видел такого чудища, как эта ваша Данливи.
– Джеймс, ты всегда так невыносим? Ужасно невежливо! – она направила лошадь к деревьям, затем остановилась, ожидая, когда брат поможет спрыгнуть с седла.
– Марлоу были такими с тех самых пор, как зародился их род, – тон Джеймса был серьезным. Он привязал свою лошадь, потом обхватил девушку за талию и помог спуститься с седла. – Пока мы плыли по волнам жизни, в каждом из нас накопилось немало разного. Иногда неплохо добавить чуть-чуть соли.
– Ты говоришь так, словно мы блюдо из свинины, – резким движением Иден оправила бархат платья, будто пытаясь отряхнуть следы рук брата.
На лице Джеймса появилось недовольное выражение.
– Зачем ты это делаешь? Приглаживаешь, поправляешь? Как будто тебе неприятно…
– Не говори глупости. Я просто пытаюсь сохранить благопристойность, – и сурово добавила: – Я не ребенок, чтобы меня мяли и тормошили. Полагаю, как джентльмен, ты должен это понимать.
– Пока понимаю только, что раньше в тебе было больше тепла. Иден, что, черт побери, они с тобой сделали? Я просто не узнаю мою сестру.
Вот он и выдал себя. Иден посмотрела в лицо Джеймсу, множество мыслей пронеслось у нее в голове. Стоит только вспомнить, как она боролась с собой, чтобы обрести навыки поведения благородной леди и манеры изысканной женственности! И печаль из-за того, что она покидает школу, и предвкушение встречи с родителями, и неопределенность – все это переполняло сердце девушки. Да, она стала другой. Но все же…
В течение пяти лет пребывания у миссис Данливи Иден не делала того, что сделала сейчас – показала Джеймсу язык.
Тот вытаращил глаза, а Иден еще раз высунула язычок, для убедительности сморщив носик.
Джеймс расхохотался, удивленный этой разительной переменой.