Так Велиал, одев в покров разумныйСлова свои, советовал собратьямБесславное бездействие такое,Лень мирную – однако же не мир.И вслед за ним Маммон себе взял слово:
«Цель наша – иль войной с престола свергнутьНебесного Царя, когда войнуПризнаем мы за лучшее, иль толькоВосстановить права, которых мыЛишились. Свергнуть мы Его лишь можем,Коль нам доставит вечная СудьбаКакой-нибудь совсем особый случайИ тяжбу нашу разрешит Хаос.Коль скоро нам на первое не стоитНадеяться, то и второе такжеНе нужно; что за место, в самом деле,В Небесном Царстве мы займем, коль скороВсевышнего не одолеем мы?Допустим, что смягчит Он гнев Свой, всех насПомилует, коль скоро подчинитьсяЕму мы клятву новую дадим;С какими же глазами нам придетсяСтоять пред ним смиренно, покоряясьЗаконам строгим, царствие ЕгоВ слащавых гимнах вечно славословить,По принужденью «аллилуйя» петьПред Божеством Его, а Он, ВладыкаНаш ненавистный, будет восседатьТоржественно на троне, обоняяАмброзии цветы и ароматыЖертв наших рабских алтарю Его?Вот тот удел, какой найдем мы в Небе,Вот радости, которые нас ждут!Сколь тягостно так проводить всю вечностьВ хвале и славословии Тому,Кого мы ненавидим! Нет, не будемСтремиться мы усильем невозможнымИль милостью, которой от НегоНе можем мы принять, хотя бы в Небе, –Достичь опять блистательного рабства!Поищем своего в самих себе,Жить станем для себя своею силой,Свободны, никому не отдаваяОтчета, хоть бы в этой глубине,И предпочтем суровую свободуВсей славы рабской легкому ярму!Величье наше возрастет тем больше,Чем больше мы сумеем обращатьНичтожное – в великое, дурное –В полезное для нас, несчастье – в счастье;Какое горе ни постигло б нас,Куда бы ни попали мы – повсюдуМы облегчим терпеньем и трудомСвои страданья. Тьмою нас пугают;Но разве Царь Небесный ВсемогущийСам часто не скрывается во тьмеМеж туч густых, причем нисколько славаЕго не помрачается, когдаОн этой тьмою своей престол покроет,И гром грохочет глухо из нея,Собою гнев Владыки знаменуя,Уподобляя Аду Небеса?Как нашей тьме Он подражает, так жеЕго мы свету можем подражать:Пустыня эта скрытые богатстваВ себе таит – и золото, и перлы,А мы умом владеем и искусством,Которое поможет нам достичьВеликолепья; чем же Небо лучше?Мученья наши в долготу времен,Быть может, станут нашею стихией;Огонь палящий, ныне нам столь тяжкий,Нам станет мягок и приятен; склад нашИзменится по складу всей среды,И мы мучений чувствовать не будем.Итак, все это клонится к тому,Чтоб мирное мы вынесли решенье,Установили здесь порядок свойИ рассудили, как всего удобнейУладиться нам в бедствии своем,Сообразив, что мы такое самиИ что нас окружает; о войне же –Все мысли отложить. Вот мой совет».
Едва он кончил, как всеобщий говорНаполнил все собранье. Так утесыВо впадинах удерживают отзвукШумящих ветров, долгую всю ночьНад морем бушевавших, а под утроБаюкающих тихо моряков,Которые, всю ночь не спав, заснули,В утесистом заливе бросив якорьИ приютивши свой корабль иль лодку,От бури убежавшую. Так дружноМаммона речь приветствовали все,Одобрив им предложенное мненье,Что нужно мир хранить. Пред битвой новойОни дрожали больше, чем пред Адом:Такой внушил им ужас страшный громИ Михаила меч. Хотелось такжеВнизу свое им царство основать,Которое, возникнув осторожно,Могло бы стать с течением вековСоперником достойным царству Неба.Когда заметил это Вельзевул –Который, после Сатаны, всех вышеСидел, – поднялся с важным видом онИ, встав, столпом казался государства;Глубокими чертами на челеНачертан у него был ум высокий,И о делах общественных заботаИ царственный совет в его глазахСветились; величавый и в паденьи,Стоял он, мудрый, крепкий, как Атлант[42],Способный на плечах своих могучихОбширнейших монархий бремя несть.Его глубокий взор привлек вниманьеИ водворил повсюду тишину,Какая лишь господствует средь ночиИль в полдень, в летний день. Он так сказал:
вернуться
42