Пришли они и многие другие,Потупив грустно взоры; но в глазахУ них все ж искра радости мелькала:В Вожде своем не видели ониОтчаянья, – потерю сознавая,Не потеряли все ж самих себя.Он это видел, и хоть тень сомненьяСлегка скользила на его лице,Но, гордости привычной вновь набравшись,Цветистой речью, более достойнойПо внешности, чем сущностью своей,Он постарался их испуг рассеятьИ мужество искусно возбудить.Затем поднять немедленно велел онПри звуках труб военных и рожковМогучий стяг свой боевой; гордилсяВысокой честью быть знаменоносцемАзазиил, высокий Херувим.И вот с древка блистательного знамяОн развернул; взвилось оно, сверкая,Как метеор, по ветру развеваясь,Богатое каменьев драгоценныхОбилием и золотым шитьем,Изображавшим славу и трофеиБессмертных Серафимов; в это времяМеталла звуки трубные гремели.Все войско испустило громкий крик,Торжественно потрясший своды АдаИ вне его заставивший дрожатьВсе царство древней Ночи и Хаоса.И в этот же момент сквозь адский мракВзвилось знамен блестящих десять тысяч,Переливавших яркими цветами,И вслед за ними вырос копий лес,И шлемов тьмы несметные явились,И стройно щит теснился ко щитуВ неизмеримом множестве. ФалангойСомкнувшися, идут они при звукахДорийского мотива флейт и нежныхГобоев – дивной музыки, какаяГероев древних в битве вдохновляла,Внушая им не бешеную ярость,А доблесть лишь сознательную: смертьТогда была им не страшна, и бегстваИль отступленья не было для них;Была в ней сила также и к смягченьюТоржественной мелодией своейМятежных дум, тревог, печали, скорбиУ смертных и бессмертных. Так, дышаЕдиной силой, думою единойОбъяты, молча двигались ониПри звуках флейт, смягчавших сладким пеньемИм боль шагов по раскаленной почве.И вот они все стали перед нимЩетинистым и грозно длинным фронтом,Как старые бойцы, блестя оружьем,В порядке строгом копий и щитов,И ждут вождя могучего команды.Испытанным он оком их обвел,И рассмотрел всю массу мощной ратиИ всех ее частей расположенье,Божественный их облик и осанку,И наконец число их сосчитал,И гордостью его взыграло сердцеИ подкрепилось видом этих сил.С тех пор как люди созданы, не виделНикто еще таких огромных полчищ,Которые, в сравненьи с этой ратью,Не походили б на полки пигмеев,Когда-то воевавших с журавлями,Хотя бы вся гигантская толпаИз Флегры[29], и герои ИлионаИ Фив, и все союзные их богиСоединились, и примкнули б к нимВсе те, которых сказки и романсыОб Утеровом сыне[30] воспевают,И с ними храбрых рыцарей БританскихИ Арморийских славный круг[31], и все –Неверные иль христиане, – в битвахТурнирных знаменитые в Дамаске,Иль в Аспрамонте, или в Монтальбане,В Марокко, в Трапезунде, или те,Которых войско выслала БизертаОт африканских берегов, когдаВеликий Карл и все его вельможиПри Фонтарабии разбиты были.Вся эта рать, столь славная, сильнейИ доблестней всех смертных без сравненья,Смотрела все ж на грозного ВождяСо страхом и почтеньем; он, всех вышеПо облику и по осанке гордой,Стоял подобно башне. Лик егоЕще не вовсе потерял сияньеПриродное свое; в нем виден былЕще Архангел прежний, хоть отчастиЕго уж слава потемнела. СолнцеТак при восходе смотрит сквозь туманНа горизонте или при затменьи,Покрыто лунным диском, тускло светитНа половину лишь земного шараИ призраком зловещих переменЦарей пугает. Так, хоть помраченный,Архангел все же ярче всех сиял;Лицо его, однако, сохранялоГлубокие рубцы от страшных молний,А щеки побледнели от забот;Но под бровями с гордостью упорной,С неукротимым мужеством и жаждойОтмщения суровые глазаСмотрели, хоть сквозили в них невольноИ угрызенья совести, и жалостьК собратьям – иль к сопутникам, вернее,По преступленью, – к тем, кого он виделИными в дни блаженства, осужденнымТеперь навек за это соучастье.Мильоны духов по его винеОтныне милость Неба потеряли,Извергнуты за дерзостный мятежОт вечного сиянья; хоть и твердоОни держались верности ему,Но слава их небесная померкла.Так смотрят дубы гордые в лесахИль горные, в могучей силе сосны,Когда огонь небес их опалит:Хоть все еще высокие, с сожженнойВершиною стоят стволы нагиеНа почве обгорелой. Он дал знак,Что будет речь держать; они же, сдвоивРяды свои, крыло к крылу, стеснилисьИ обступили близко полукругомЕго и всех вельмож его в безмолвномВниманьи. Трижды речь он начинал,И трижды, несмотря на гнев надменныйВдруг вырывались слезы у него,Какими могут Ангелы лишь плакать.Но наконец, хоть вздохи прерывалиСлова его, они нашли свой путь.
вернуться
29