По итогам переговоров Юлька в Ариденне побывала, но Клауса так и не простила. Даже когда он торжественно при ней разломал карту памяти на несколько крохотных частей. И ворчала всю обратную дорогу, что у её подруги странные вкусы — то дикарь, даром что советник посла, то какой-то бывший капитан-безопасник — женщина. И это при том, что рядом отличные парни, не говоря уже о команде сэзэ.
С командой сэзэ было непросто. Беня и Юджин никак не могли понять, отчего я вдруг резко переключилась на студентов. Андерсен… Тот и вовсе… И хотя я знала про их совместный с Клаусом план, смотреть, как он обхаживает Анастази, с каждым часом полета становилось всё труднее. И мелкой он теперь звал Леру…
— Маш, Маш, — теребит меня Машенька. — Ты опять не слушаешь! Сай Дже и Лоонг разводятся, представляешь?!
Вот удивила-то… С кукольным мальчиком и так всё понятно. Вот как там дела у Тулайковой?
— Лена на успокоительных, — грустным голосом отвечает сердобольная Машенька.
Ещё бы… Как Леночка бросалась на Андерсена с Беней, отправлявших её драгоценного Владиса на психокоррекцию прямо с посадочного модуля… Меня даже посетила мысль, что ей и самой не помешает медицинское вмешательство. Но наши светила решили ограничиться только успокоительными… А им, как известно, виднее.
— Она даже не смогла вовремя сдать отчет о практике. Мы с Таней доделывали по её заметкам.
— Ты сама-то не переживай так сильно, — успокаиваю я. — Или ты считаешь, что надо было позволить Комаровски и дальше проводить эксперименты на людях?
— Нет, — Машенька даже вздрагивает. — Но Лену всё равно жалко.
— А что остальные? — спрашиваю я.
Интересуют меня, конечно, Машины одноклассники.
— Паша, Миша и Аркаша всё рвались к Комаровски… Таня им два дня проходу не давала — нельзя бить больного человека — а они…
— Из соображений человеколюбия? А я до сих пор жалею, что не врезала, — признаюсь я.
— Я - тоже, — твердо говорит Машенька. — Прости, я же не помнила ничего. Мне Марк Геннадьевич потом объяснил, что эти препараты, оказывается, после использования вызывали кратковременную амнезию. Я вспомнила всё, что делал Комаровски, только оказавшись в твоём теле, иначе… это никак невозможно.
Я накрываю её руку своей. Видно, как нелегко ей дались эти воспоминания.
— Ничего, Маш, теперь всё в прошлом.
— А ты… ничего не хочешь мне рассказать? — с трудом переключается она.
— Нет. О чём? — я с преувеличенно наивным видом хлопаю ресницами.
— Ну, хотя бы о том, почему все считают меня девушкой Сетмауэра? — улыбается тёзка.
— Все? — переспрашиваю я. — И ты?
— Я? — она не секунду задумывается. — Как я могу быть его девушкой, если…
— Если что? — допытываюсь я.
— Если мне от него… ничего не нужно, — выкручивается она.
— Почему? Может быть, ты боишься серьёзных отношений?
Что мне нравится в Машеньке — она никогда не отвечает на подначку или завуалированный вызов.
— Чтобы получились отношения, важно наличие двоих, я права?
Я киваю. Ещё бы!
— А никаких двоих нет, — она дурашливо разводит руки в стороны. — Даже если бы я захотела…
— Да если бы ты захотела, — перебиваю я, — любой бы был у твоих ног!
— Любой, но не Кирилл, — возражает она. — Странно, видит меня насквозь, но почему-то терпит… заботится… Представляю, как я ему противна!
О, да тут налицо обоюдное фатальное недопонимание… Придётся поработать переводчиком.
— Маш, ты ему очень нравишься.
— Да ну тебя, — отмахивается Маша. — Он серьёзный, а я такая… легкомысленная.
— Он поделится с тобой… ответственностью, — улыбаюсь я.
— Маша!
— А ты не пробовала с ним поговорить?
— Я и так знаю, что он обо мне думает.
— Ты такая же наблюдательная? Ведь он — единственный, кто меня раскусил.
— Правда? Ну, тогда понятно, почему он стал твоим парнем.
— Эй, я совсем не это имела в виду! Просто он очень хорошо знает тебя. Знает даже то, что от музыки ты плачешь. И не в состоянии петь, если ты в слезах.
— Это он сам сказал?
— Выдал под пытками, — повторяю я понравившуюся фразу Клауса.
— Странно… А я всегда думала… — смущается Маша.
— А я всегда думала, что людям надо разговаривать друг с другом — особенно в том случае, если они стремятся к взаимному пониманию.
— Не уверена, что разговоры помогут, — опять отмахивается тёзка.
Зато, кажется, я знаю, что поможет точно. И если Кир действительно дорожит своей любовью, он должен попытаться.
На следующий день, когда Маша уходит на работу, я отправляюсь искать Кира. В общежитии на меня смотрят странно, но когда меня смущали подобные мелочи?
По дороге встречаю Лоонга Тхао в обнимку со своей Сай Дже — видимо, слухи о разводе сильно преувеличены.
— Молодые люди, подскажите, как мне найти комнату Сетмауэра?
— Чуть дальше и направо, — отвечает кукольный мальчик, окидывая меня изучающим взглядом.
— Только его нет, — продолжает его жена. — Он на репетиции, и мы с Лоонгом можем вас проводить. Мы же идём туда? — вопрос адресован уже супругу.
— Да, конечно, — Тхао улыбается нам обеим.
Далеко идти не нужно — только спуститься в подвал. Большой, хорошо отделанный репетиционный зал со множеством музыкальных инструментов. Про их назначение я могу только догадываться. Хоть и видела некоторые в руках у ребят. Тхао прикладывает палец к губам, но наш приход сразу замечают.
— Тхао, это мама Сай Дже? — шепчет Дегри, мучающий гитару.
Отлично, значит, он всё-таки заменит в группе Комаровски!
Подавляю в себе желание двинуть нахала по лбу, мило улыбаюсь и хлопаю ресницами — точь-в-точь как Машенька. Выручает опять Сай Дже:
— Кирилл, эта девушка хочет с тобой поговорить.
— Со мной? — удивляется Кир.
Да, мой мальчик, с тобой. Я обещала, что мы познакомимся. И если я буду ждать до свадьбы, она рискует вообще не состояться.
— Кирилл Сетмауэр? — строгость в общении ему не повредит. — На минуточку.
Разворачиваюсь и выхожу за дверь. Через мгновенье он присоединяется ко мне.
— Здравствуйте, вы действительно ко мне?
— Действительно к вам. Передать привет от Маши Петровой и сообщить, что сегодня вечером она приглашает вас в гости. Гитару иметь с собой — обязательно.
— Но…
— Дорогой мой, ну совесть-то есть? Все уверены, что Маша — твоя девушка, а ты после прилёта ни разу к ней не зашёл! — возмущенно говорю я. — На Мьенге спали вместе, на сэзэ из каюты не выходили, а на Земле — ни разу не встретились? Стихи сочинил?
— Какие… стихи? — всё ещё не понимает Кир.
— Для Машки, конечно! Хотя, знаешь, лучше будет спеть ей… Вот ту песню, что сочинил тогда на Мьенге. Ей обязательно понравится!
— Это… ты?! — спрашивает он, смешно округлив глаза.
— Петрова Мария Александровна, — соглашаюсь я.
— Но ты всё равно не настоящая, — вздыхает Кир.
— Как это? — возмущаюсь я. — Самая настоящая, можешь потрогать!
И протягиваю ему руку.
Вечером я, вовремя подсуетившись, оказываюсь в гостях у Юлии Маникевич. Переводчица сначала смотрит настороженно, но вскоре перестает удивляться, потому что теперь я представляюсь той самой ненормальной подругой Машеньки, бывшей безопасницей, которая будет работать в посольстве вместе с Маникевичем-отцом. Мне крайне важно знать о стайпах не просто всё, а даже больше. Я забрасываю её вопросами, и даже пытаюсь заучить несколько общеупотребительных фраз.
— Я дам тебе мнемоническую карту, — наконец вздыхает переводчица.
С ней легко найти общий язык, и, узнав о том, что к Машеньке в гости пришёл Кир, она даже предлагает мне переночевать.
— У меня там сумка и вещи, — сетую я. — Поднимусь на минуточку…
Юлька машет рукой. Ей самой всё давно про Машу с Киром ясно. А вот мне… хотелось бы убедиться. Но беззвучно возникнув на пороге, я понимаю — всё прекрасно, потому что слышу негромкий проникновенный голос Кира: