Пер Лагерквист
РАЙ
И сказал Бог:
— Ну вот, я тут постарался все для вас получше устроить, произрастил рис, горох и картофель, много разных съедобных растений, которые могут вам пригодиться, всевозможные злаки, чтобы было из чего выпекать хлеб, кокосовые пальмы, сахарный тростник и брюкву, сотворил земли для разной надобности: для пашен, лугов и садов, — подобрал животных, подходящих для приручения, и диких зверей, на которых можно охотиться, соорудил равнины и горы с долинами, террасы, приспособленные для разведения винограда и маслин, рассадил пинии, эвкалипты и прекрасные акации, придумал березовые рощи, цветок лотоса и хлебное дерево, опять же поросшие фиалками пригорки и земляничные поляны, изобрел солнечный свет, который, сами увидите, доставит вам много радости, водрузил на небе луну, чтобы вам легче было следить за временем, пока вы не дорастете до того, что заведете себе часы, подвесил звезды, которые будут указывать направление вашим судам в море и вашим мыслям, когда они станут отрываться от земли, позаботился об облаках, дающих дождь и тень, измыслил для разнообразия времена года и установил приятный порядок их чередования — ну и все такое прочее. Надеюсь, вы будете благоденствовать.
Да смотрите не забывайте вкушать от древа познания, чтобы стать истинно разумными и учеными.
И первые люди почтительно и низко поклонились своему Богу.
— Большое спасибо, — сказали они.
И начали люди пахать землю, сеять и жать, плодиться и размножаться, и они заселили весь рай и, можно сказать, благоденствовали. От древа познания они вкушали прилежно, как и велел им Господь Бог, — вот только незаметно было, чтобы они делались разумнее. Они становились все более хитрыми и сметливыми, мыслящими и просвещенными, вообще замечательными во многих отношениях, но разумнее они не делались. И поэтому жизнь их становилась все более сложной, запутанной и трудной и оборачивалась все хуже и хуже для них самих. В конце концов выискался один бесстрашный человек, который страдал от того, что все складывалось таким образом, и он поднялся к Господу Богу и сказал:
— Сдается мне, что люди ведут себя довольно странно: они, правда, становятся сообразительнее и осведомленнее день ото дня, но свое хитроумие и многознание они употребляют по большей части вовсе не разумно и себе же во зло — не знаю, конечно, но, должно быть, есть какой-то изъян в древе познания.
— Что-что? — возмутился Бог. — По-твоему, в древе познания есть изъян?! Да ничего подобного! Именно таким и должно оно быть, ясно тебе? Его просто невозможно было сделать совершеннее! А коли ты лучше меня знаешь, как мне следовало его устроить, так скажи, сделай милость.
Нет, откуда ж ему это знать. А только нехороши дела там, внизу, ох нехороши, и как ни мудро придумал Бог с этим самым древом познания, а непохоже, чтобы люди набирались ума-разума, вкушая от него.
— Но иным древо быть не может, — рек Господь Бог. — Разумеется, это вещь непростая — научиться от него вкушать, но кто сказал, что все должно быть просто? Ничего не попишешь, кой до чего надо вам и самим докапываться, а иначе какой же смысл в вашем существовании! Все вам разжуй да в рот положи, как малым детям, — так нельзя. Что до меня, я считаю это древо прекраснейшим из всего придуманного мною, а коли вы окажетесь его недостойны, тогда не бывать жизни человеческой, так ты им от меня и передай.
И с тем пришлось человеку отправиться обратно.
Но когда он ушел. Бог остался сидеть опечаленный и удрученный. Ладно бы еще они придрались к чему-нибудь другому из созданного им, это бы не так его задело, но древо познания было особенно дорого его сердцу, быть может, потому, что сделать его было куда труднее, чем прочие деревья и вообще все остальное на земле. И он как настоящий большой художник думал в этот час не о тех своих работах, которые заслужили всеобщее признание, но лишь об этом непонятом творении, в которое он тайно вложил весь жар своей души, не получив взамен никакой радости. Ведь именно эта его работа представлялась ему чрезвычайно, исключительно важной — он просто не мыслил себе, чтобы человечество могло обойтись без нее, без заключенного в ней глубочайшего содержания.