- Ну и где?
- Она уже в Москве. Её забрали. Она, конечно, была сильно расстроена, но сбегать в никуда не стала бы. Её поймали. А значит, она уже в столице. А если она в столице, то уже мертва, как это ни прискорбно.
Глаза Виталика вдруг становятся очень грустными.
- Ну а если она сама себя сдала. Позвонила и сказала, где находится, - предположил Ванька.
- Результат-то тот же.
- Действительно. - Ванька смотрит на городские огни. Хочется спать.
- Тебе разве не жалко, что все наши труды пошли насмарку? - спрашивает Виталик.
- Ну не знаю. После смерти Оли началась такая мясорубка, что я перестал о чём-либо думать. Мне кажется, что завтра могут убить кого угодно, поэтому лучше планов не строить. И твой Кубинец может лечь, и Вадик, и ты.
- Нет-нет.
- Ах, да, я забыл, ты же не умрёшь, пока сам не захочешь, - подначивает Ванька и несильно шпыняет Виталика кулаком в плечо.
- Именно, - кивает тот. - А что ты скажешь о Нинке как о девчонке? Ну в смысле, ты бы стал с такой встречаться? Потащил бы её в постель?
- Ну неее. Хотя, тут неправильный вопрос, - качает головой Ванька. - В постели я бы с ней покувыркался, но ты же меня знаешь, я могу с любой девчонкой там покувыркаться. Но это же всё так. Звериное. А любил я только Олю. Чтобы полюбить кого-то другого, надо Ольгу сначала забыть. А когда такое произошло бы, моей избранницей явно не смогла бы стать Нина. Ты видел её волосы? Её как будто медведи покусали.
- Хорошо, я тебя понял, - кивает Виталик. - Спать нам надо. Завтра весь день впереди. Он будет нелёгким. Москва - город страшный.
- Да я не усну в этой консервной банке, - морщится Ванька и потирает плечи. Зябко. - А снаружи тоже не уснёшь. Дуба дам под утро.
- У меня будет к тебе предложение, - вновь лукаво улыбается Виталик. - Пойдём со мной.
И когда они подходят к фургонам, Ванька всё понимает.
- Ты гений! - восклицает он.
По траве разлился нежный зелёный цвет ториевых реакторов, которые медленно жужжали, держа покачивающиеся фургоны на воздухе. Их излучение нагревало траву и землю в радиусе одного метра.
- Вот тебе и тёплая перина, - усмехается Виталик, садясь в высокую траву у соседнего фургона. - Блин, тут очень клёво. Тепло, убаюкивающий свет и жужжание, от которого хочется спать.
Ванька блаженно растягивается в траве. Она мягкая, как матрац, даже подушка не нужна. Упругие стебли нежно подпирают голову. Тепло, не душно, а свежий прохладный воздух будто пропитан снотворным.
- Спокойной ночи, Ванёк. Завтра у тебя сложный день, - говорит Виталик.
Ванька что-то мычит в ответ.
3
Иисусу нравится этот коридор. Он опоясывал центральный офис застеклённой галереей. Стоишь наверху, обхватив себя руками, и видишь внизу маленьких суетящихся статистов инквизиторов. И чувствуешь себя великим императором.
Знакомые шаги подкрадываются чуть слышно.
- Ты поступил очень опрометчиво, привозя её сюда. А ещё ты убил человека.
- Это был мой выбор, - отвечает Иисус и поворачивается к Инквизитору. - Теперь я чувствую себя гораздо лучше.
Инквизитор почёсывает бровь и подходит к окну.
- Война окончена. В обед я перевезу Нину в Институт, а дальше исследуем её голову. По логике, я должен тебя арестовать и казнить, ведь на тебя выписана лицензия.
- Но у вас другое мнение, - нагло заявляет Иисус.
- Ты убил не самого лучшего человека, отправил его в Рай и помог кардиналу на государственном уровне. Я предлагаю тебе индульгенцию и обучение в инквизиторской академии.
Повисает пауза. Иисус ждал нечто подобное и готовился к ответу, но теперь боялся всё испортить и в итоге вообще подвергнуть себя казни.
- У меня другое предложение, - говорит он. - Индульгенцию я принимаю, но обучаться мне пока рано. Школу б закончить. Я хочу вернуться на родину. В Уссурийск. К своим родителям. Пускай они увидят, каким я стал, и изменят своё мнение.
Иисус вновь смотрит на Инквизитора. Ему важно видеть его лицо. Андрей Романович старается держать самообладание, но ему сложно скрыть растерянный взгляд.
- Ярослав, твои родители вряд ли изменят своё мнение о тебе. Для них ты уже потерян.
- Они выбросили меня за борт, когда думали, что я испорчусь в этом мире, как яблоко, которое долго лежит на солнце. Но я же не испортился. Более того, я заработал себе индульгенцию. Я хочу, чтобы отец извинился передо мной.
- А если ты не получишь извинения? - спрашивает Инквизитор. - Если он скажет, что общество жестоко и однажды оно растерзает тебя своими грехами?
- Я рассмеюсь ему в лицо.
Взгляд Инквизитора меняется. Если раньше он всегда смотрел на Иисуса с какой-то теплотой и надеждой, то теперь вернулся лёд. Холодность, с которой Инквизитор расстреливает людей.