- Ирочка! Ярик вернулся! Представляешь! - Кому-то звонит по Сети.
Иисус рассматривает комнату-склад. Тут не осталось ни одного воспоминания. Ловец снов уничтожен, книг нет, плакатов не осталось. Иисусу грустно. Родители стёрли все воспоминания о нём, поступили как предатели.
Иисус принимает душ. Долго стоит под струями воды, а когда выходит, вытирает вспотевшее зеркало и смотрит на себя. В Отверженных было не так уж и много зеркал. Он редко видел своё отражение. И теперь в зеркале не маленький мальчик, которым он был, а взрослый парень, который очень сильно изменился и изменил этот мир. В глазах исчезла невинность, и её заместило что-то взрослое и плохое. Оно порождает грех и заметно понижает твой этаж в Раю.
На столе дымится ужин. Иисус стоит посреди огромной кухни, смотрит как суетится мать.
- Ярик, зайчик мой, у нас картошка! Ты ещё любишь картошку? Ты расскажешь, какие у тебя были приключения в эти годы?
Её тон Иисусу не нравится. Он лживый и притворный. Ведь Иисус ожидал услышать уважение и сочувствие. Их сын был выброшен на улицы разврата почти ребёнком. Он нырнул в грех. И вместо того чтобы забить на молитвы, спиться, снаркошиться, уйти в проституцию, Иисус получил индульгенцию. Разве это не всё равно что заслуги отца, когда он начал работать клерком, а потом добрался до управляющего отделом.
А вот и отец. Он входит в кухню и вдруг отвешивает Иисусу подзатыльник.
- Вот объясни мне, как тебя понимать! - злобно говорит он, приближаясь вплотную к Иисусу. Их носы почти касаются, и парень испуганно опускает голову и обхватывает себя руками. Как в детстве.
- Я... я получил индульгенцию... - мямлит он.
- Он получил индульгенцию, - передразнивает отец. - Подотрись своей индульгенцией. Ты не станешь святошей. Ни один человек ещё не прожил безгрешно! На что ты надеешься? Ты знаешь, в какой я категории?
- В красной, - тихо предполагает Иисус.
- А мать твоя?!
- Не знаю.
- Я в красной, сынок, - тихо отвечает мать, потупив взгляд.
- На что мы будем рассчитывать в Раю, объясни мне? Мы ж подохнем вперёд тебя, и где мы будем там жить?
- Но... - Иисус начинает злиться, но проявить злость боится. Поэтому, заикаясь, заявляет: - Почему вы должны устраивать свою жизнь за счёт моей смерти? Я тоже должен жить...
- Ты? - Отец отступает. - Ты хочешь жить вот в этом говне?! - Он показывает на окно. - Мы же тебе лучшую жизнь желали, сын! А ты? - Отец хватает Иисуса рукой за лицо и сжимает скулы, поднимая голову парня. - Ты идиот. Идиотина, который всё просрал!
Иисусу страшно смотреть на отца. Он вот-вот расплачется, но и не хочет, чтобы кто-то видел его слёзы.
- Выстрел в голову, секунда боли, и ты уже в Раю, на верхнем этаже, ждёшь родителей, которым будешь помогать там, но ты испугался и сбежал, - говорит отец. - Тварь ты, а не сын.
Иисус отступает и уходит в комнату. Прячась во мраке, вжимаясь в кровать, он глотает слёзы и слышит в голове реквием по его умирающему миру.
С пустотой Иисус лежит несколько часов, после чего садится и вглядывается во тьму. За окном сверкают огни, пахнет пылью. Мать не пришла, не предложила ужин. Родители плевали на сына. Жизнь исчерпала себя.
- Так просто я не уйду, - говорит Иисус.
Отцовский дробовик висит на месте, патроны всё там же - в комоде. Коробка с восемью штуками. В ящике среди бумаг он находит лицензию на своё убийство. Сердце щемит, и парень забирает её. Теперь никакой кардинал не сможет выдать новую такую бумажку, потому что индульгенция - это священно. Иисус заряжает дробовик двумя патронами и идёт в комнату к родителям.
Первым выстрелом он убивает отца. Иисус радуется темноте, потому что кровь в ночи выглядит чёрной. Как будто по кровати расплёскивается нефть. Мать вскрикивает и вскакивает. Второй выстрел откидывает её на стенку. На стенке - брызги нефти.
Повисает тишина.
Ярик, что ты натворил? Ты убил своё прошлое, ты убил всего себя.
- Ярик закончился, остался только Иисус, - говорит он. - Я не люблю оправдывать мечты людей, которым была нужна только моя смерть.
Иисус плюёт в сторону родителей и кидает на кровать дробовик.
- Пусть теперь сами покрутятся в Раю.
Потом он идёт в кухню, разогревает картошку и ест. Он жутко голоден. На этой кухне в раннем детстве он прятался под столом, играл в прятки сам с собой, иногда с мамой. Летом, когда никого не было, он любил лежать на столе и смотреть в потолок. По вечерам, если мать просила, он долго мыл посуду в раковине. Выходит, вся родительская любовь в том возрасте была ложью? Значит, они знали, что сын им нужен лишь для смерти? Надкусывая в очередной раз котлету, Иисус опять плачет. Ностальгия и чувство предательства становятся убийственным сочетанием.