Я открыла глаза.
Передо мной стояла темная эльфийка, Ада. На ней было прекрасное белоснежное платье, на фоне которого ее кожа казалась совсем уж синей. Она, улыбаясь, глядела на меня. Так, мне казалось, мать смотрит на любимое дитя. И я даже смутилась от такой мысли.
«Смотри, что я принесла, — она подняла с постели и показала мне костюм из плотной коричневой материи с вырезом под крыло. — И вот это». — Она протянула мне мой покореженный дневник с обугленными краями, сказав, что его нашли в кармане моего прежнего костюма, который теперь совсем не пригоден к носке.
«Ах, да… — вспомнила я. — Я как раз делала запись, когда Виллим и Томаш отозвали меня, и я машинально сунула дневник в карман…»
Тогда я не хотела даже брать его. И Ада аккуратно положила его на столик возле кровати, заметив, что никто его не читал. Она помогла мне одеться, и мы вышли в темный зал храма, освещенный всего несколькими факелами.
«Сейчас ночь, — заметила эльфийка. — Я подумала, что лучше тебе выйти первый раз ночью — будет меньше зевак и вопросов».
Мы вышли в туманную темень города. На улице почти никого не было, словно он был мертв.
«А Тео?» — спросила я.
«Тео тоже нужно иногда спать», — улыбнулась Ада и затем рассказала, что ее беспокоит.
«Каждый день мы ожидаем штурма, — сказала она. — Есть такой эльф, Хаэл. Он со своими войсками недавно взял подлостью нашу столицу при помощи толпы кровожадных орков. И теперь мы ждем, что эта толпа нагрянет сюда, в Орен, и я совсем не уверена, что мы сможем отстоять город».
Она пристально посмотрела на меня.
«Я знаю Хаэла, — призналась я. — Я была в одном из его отрядов перед тем, как… — я запнулась, — перед тем, как бежала с человеком, который меня убил…»
Я ждала реакции эльфийки. Но она даже не повела бровью.
«Хаэл — мой отец», — внезапно сказала она самым невозмутимым тоном.
И тут я уже сама не смогла скрыть удивления. Я в изумлении смотрела на нее, но не знала, что говорить.
«Завтра последняя партия горожан отправится в Деревню Охотников. В городе останутся только воины, готовые умереть, но не дать армии северян продвинуться вперед, на юг. Ты отправишься с караваном».
«Я не…»
Эльфийка подняла руку, и я запнулась.
«Ты поедешь с ними, и точка. Там можешь страдать, переживать, упиваться своей ничтожностью — твое дело. А мое дело — обеспечить защиту Орена. Не хватало того, что…» — тут уже она запнулась.
Подобные указания я посчитала возмутительными и попыталась возразить.
«Я никуда не поеду, и…»
Но тут она словно взбесилась.
«Ты ничего не понимаешь, — прорычала она, глядя мне в лицо. — Мы не победим. Никак! Хаэл возьмет Орен. Мы — все, кто останется здесь, — погибнем. И теперь можно лишь молиться, что король Амадео с подкреплением отобьют Орен и столицу обратно и отомстят за нас. Я смирилась с этой мыслью, я рада была умереть за правое дело, сражаясь с тем, кто уничтожил мое право на счастливую и беззаботную жизнь еще до моего рождения. А теперь он собирается забрать все, что мне дорого в этом мире!»
Она сделала глубокий вдох, выдох.
«С утра я приду и поправлю твое лицо. А вечером ты отправишься в Деревню Охотников и там уже будешь долечивать свою руку и тело», — сухо сказала она, словно бы наш разговор был окончен.
Но я так не считала.
«Нет! — возразила я. — Никто мне не укажет, куда ехать, даже Вы. И еще: мне больше не нужно Ваше лечение. И не нужно лечить мое лицо — это мое лицо, это лик зла, предательства и горя, которое мне выпало, и я ничего! ничего! не хочу забывать!»
«В Орене ты не останешься! — снова вскричала эльфийка. — Как угодно: живи с этими шрамами до конца дней своих, и варись в этой боли, и копи свою ненависть. Эти шрамы пускай будут твоими украшениями. Пусть… — она злобно усмехнулась и осеклась. — Мне нет до тебя никакого дела. Мне хватает, кого оберегать… — она снова запнулась. — В Орене ты не останешься, — сказала она, в последний раз взглянув на меня, а затем быстро зашагала прочь и через мгновение скрылась в дверях невысокого строения неподалеку от храма».
Стены, стены окружали меня. Куда бы я ни бросала взгляд, везде был лишь камень и туман. Я села на ступени храма и обхватила колени руками.
Так просидела я довольно долго, пока на крыше одного из домов не заметила промелькнувшую в свете тусклых фонарей тень.
Мягкий прыжок — и передо мной выросла фигура темного эльфа. Длинная черная челка почти наполовину скрывала его серое лицо, но глаза блестели на нем голубыми льдинками. Я узнала его… Это он бежал той ночью из осажденной столицы. Это по нему я промахнулась. Но он не дал мне долго размышлять над этим.
«Я видел тебя там, в Адене», — заявил он, смотря на мою реакцию.
Я вздохнула и лишь сильнее обхватила колени, уставившись в серый камень мостовой.
«Ты не плохая. Просто так получилось, да?»
«Я и не хорошая…» — буркнула я.
«Как и все остальные, — сказал он. — Мы все хотим быть особенными, хотим доказать, что чего-то да стоим, что с нами надо считаться, а жизнь просто играет нами, как пешками на доске. Порой мне кажется, что вся эта жизнь — одна большая божественная партия».
Я подняла глаза. Эльф стоял надо мной черной колонной.
«Тогда в чем смысл?» — спросила я, искренне ожидая ответа.
«Понять, что каждый миг ты сама решаешь, на чью сторону встать, сама решаешь, для чего жить и ради чего умереть», — эльф направился прочь по пустой улице.
«А ты решил?» — спросила я его почти шепотом, но он услышал и ответил, не поворачиваясь ко мне.
«Да, — проговорил он четко и уверенно. — Я решил: я убью Хаэла, а потом умру сам, защищая Орен от орков».
«Орки не придут», — прошептала я, глядя в серое небо.
Эльф вернулся, присел возле меня на корточки и прошептал: «Повтори…»
«Кетра не придут. Дальше Адена они не пойдут», — повторила я.
Эльф минуту молчал, и тут лицо его словно все расслабилось, складка меж бровей исчезла, он задумался, но тут же снова просверлил меня своими холодными глазами.
«Ты уверена?» — переспросил он.
«Уверена, — сказала я. — Хаэл блефует. Он думает запугать вас и застать врасплох».
После этих моих слов эльф вскочил на ноги и помчался прочь.
Я подождала еще пару минут, но никто не объявился.
Я медленно пошла в свою комнатушку.
В узком коридоре я заметила еще одну дверь, напротив моей кельи. Дверь была не заперта, и я вошла внутрь. Там была точно такая же комната, как та, в которой разместили меня, только давно уже в ней, похоже, не появлялось ни души. Воздух был затхлый, окно покрыто грязными разводами, а на стене висело зеркало, наполовину прикрытое серым покрывалом. Я прошла в храм и сняла со стены один из факелов, затем вернулась в комнату с зеркалом и резко отдернула ткань.
Если бы меня можно было тогда хоть чем-то шокировать, я бы, наверно, завопила или потеряла сознание. Но я лишь хладнокровно рассматривала то, что раньше было моим телом. Мне казалось, что это не я смотрю на себя, а кто-то смотрит сквозь меня на какую-то безобразную картину. Я поняла, почему мой правый глаз почти не видит — вся правая половина лица выглядела как кипящая каша. Глаз ото лба вниз по брови до самой щеки пересекала рана, словно бы кожа просто лопнула. Щека была обуглена, а половины уха просто не было, словно его отрезали острым клинком и прижгли края.
Я и представить не могла, что все настолько ужасно. «Я же целюсь правым глазом», — промелькнула мысль. И я собралась уже было бежать за эльфийкой с мольбами залечить мое лицо, вернуть мне мой глаз, но я лишь стояла как вкопанная перед мутным зеркалом несколько минут, затем погасила факел и в темноте вернулась в свою комнату, легла на кровать, с головой накрылась одеялом. Ушли все желания, волнения и мысли. Я почувствовала себя камнем, неживым и вечным.
… Утром пришел Тео.
Он тоже считал, что мне надо ехать с караваном.
И тут он сказал такое, от чего меня просто передернуло тогда. Тео сказал, что Деревня Охотников — сказочное место. Он обещал, что после штурма — а он был уверен, что они победят, — он найдет меня в деревне и покажет мне самые волшебные места во всем мире.