Сейчас Иван откинул капюшон, распустил волосы, – оказалось, что они у него длинные, будто у женщины, и чем-то скреплены на затылке. Среди черных как смоль прядей резко выделялась одна, седая до снежной белизны, свисавшая за левым ухом. Едва ли это был признак солидного возраста, сержант знал: и у молодых изредка случается такая частичная седина, иногда после ранения в голову, иногда вообще не пойми от чего.
– Смотри, – негромко велел Иван, кивнув на получившуюся композицию. – Тихо сиди и смотри.
Багиров уставился на фигурки. Что тут можно высмотреть? Да что угодно, как на тестах у психологов, где хоть тресни, но разгляди в идиотских кляксах что-нибудь осмысленное.
Затем внимание Бага привлекла одна фигурка, стоявшая наособицу от остальных. Беленькая, совсем свежая, – и застывшая в неустойчивом равновесии. Наклонилась, словно собираясь упасть, да так и не упала. Соседние фигурки наклонившуюся не подпирали. Чуднó… «Магнитик какой-то?» – подумал сержант и тут же отмел неуместную мысль. Скорее у резчика (у Ивана?) дрогнула рука и появилась у фигурки лишняя грань, маленькая, наклонная, – на ней-то и стоит.
– Ты, – негромко сказал Иван, взглядом показав на фигурку. – Человек снизу.
Багиров аккуратненько, стараясь даже не дышать слишком глубоко, наклонился и рассмотрел костяшку получше. Хотел возмутиться: да разве я такой?! Но не стал… Художники по-своему видят мир, понятное дело. Данный конкретный художник видел данного конкретного сержанта как голову с неимоверно щекастой физиономией, словно разнесенной флюсом сразу с двух сторон.
– И что? – шепотом спросил Баг.
– Не видно, что будет. Про тебя не видно. Две дороги, вниз и вверх. По какой пойдешь, не видно.
– Так что делать? Как дорогу выбирать? – спросил Баг, не то чтобы он уверовал во всю эту хреномуть, но поневоле заинтересовался.
– Не спрашивай, – сказал Иван, немного помолчал и добавил совершенно нелогично: – Спрашивай.
Последнее слово он произнес изменившимся голосом, – низким, чуть ли не басом.
Сержант спросил:
– Дороги вверх и вниз – это в горы и к морю?
– Нет. В Верхний мир и в Нижний мир. В Рай и в Ад, если по-вашему.
Голос звучал по-прежнему низко, утробно. Сержант всмотрелся в лицо своего собеседника: глаза прикрыты, веки опущены, а рот полуоткрыт. Губы едва шевелятся, почти незаметно… Чревовещание натуральное.
– Я, пожалуй, Рай выберу, – сообщил Багиров.
– Не ошибись. Средний Мир сдвинулся и перепутались дороги. Ад может оказаться на месте Рая.
– Разберусь, – пообещал Баг. – А с городом-то что? Прояснилось дело?
– В городе смотри вперед и назад. Не ешь, не пей и не спи. И помни, что четыре глаза лучше, чем три, а железный человек опаснее железной птицы.
– Что, что ты там про глаза? – заинтересовался Багиров,
– Четырехглазого не убивай, он поможет убить трехглазого, – пробасил Иван.
– Сморчок ты тундряной… – возмутился Багиров. – А твердил, что слыхом о трехглазом не слыхивал!
От возмущения он подался вперед, невзначай задел коленом край гадательной крышки. Две или три фигурки упали, и та, щекастая, тоже. Иван тут же открыл глаза.
– Так что ты про трехглазого говорил? – допытывался сержант.
– Ничего не говорил, – произнес Иван обычным своим тенорком. – Другой тебе говорил. А теперь спать иди. Завтра рано встаем.
– Нет, ты мне сначала…
– Иди!!! – рявкнул Иван, аж стены чума задрожали.
Сержант пошагал к палатке, недовольный и раздосадованный. Другой… Ищи дураков, глядишь, и поверят… Все предсказатели жулики, и этот не лучше. Ладно хоть пророчил бесплатно…
Завалился в палатку, думал еще поточить нож, время было не позднее. Но едва оказался внутри, в сон потянуло со страшной силой… Приснилось сержанту четырехглазое чудище – гналось за ним по ночной тундре, но все никак не настигало. Здоровенное, но бесформенное какое-то, очертаний не разглядеть в сумраке, лишь четыре глаза светились, словно фары мобиля, – два слева, два справа, широко разнесенные.
Чудище что-то кричало вслед убегающему Багу, причем голосом Ивана, но ни слова было не понять, язык незнакомый… Не то действительно хотело помочь одолеть трехглазого монстра, не то сожрать наладилось.