На следующий день по дороге из школы я встретил Валю возле дома. Она выглядела уже не так как накануне: одета была в чистое платье, причесана, накрашена, лицо только было уставшим, заплывшим. Она, как ни в чем не бывало, шла навстречу и не обращала на меня никакого внимания.
– Здравствуйте, – скромно процедил я.
– Привет, – буркнула Валя, безразлично повернув ко мне голову вполоборота и продолжив движение.
Судя по выражению ее лица, она не была ни чем смущена, и, скорее всего, не узнала меня тогда на той злосчастной лестнице, чему я был несомненно рад. С тех пор мои подростковые чувства к взрослой соседке окончательно искоренились. Стихов я больше не писал, а с Валей мы так и не общались потом, лишь здоровались иногда, как и со всеми другими жильцами дома.
Примерно через год Валя родила ребенка. От кого – я не знаю. Было у нее несколько парней, с которыми она проводила время, но замуж она так и не вышла. Растила сына одна. Родители ей первое время помогали. А еще через год с ними стал проживать какой-то хмырь – сожитель Вали. Он был старше ее лет на пять. От мамы я узнал, что он приехал из какого-то дальнего региона, где успел отсидеть в тюрьме за хулиганство. Валин сожитель выглядел не очень доброжелательно: жилистый, резкий, недовольный взгляд исподлобья и постоянно сигарета в зубах. Не нравился он мне. А Валя в нем что-то нашла, они потом даже поженились. Валины родители к тому времени уехали жить в деревню.
Из всех жильцов нашего подъезда Валин муж больше всех меня раздражал. Я даже не помню, как его зовут, потому и называю Валиным мужем. Я его ненавидел, потому что боялся, хоть он мне и не делал ничего плохого. Сколько себя помню, он постоянно пил и курил на лестнице. Я бы даже сказал, он жил на лестнице. Практически каждый раз, когда выходил из дома, я слышал его кряхтение и шорохи наверху. Исключением были жаркие летние дни: сосед сидел не на этаже, а возле подъезда на лавке. К нему постоянно приходили его друзья алкаши, с которыми он громко обсуждал свои дела. Я даже не понимал, о чем они говорят, слышал лишь только обозленные сиплые голоса с приступами кашля, ехидным и громким, отвратительным до ужаса смехом, сопровождавшимся постоянными плевками. Из обрывков диалогов, среди которых был в основном один мат, я иногда пытался уловить суть их бесед. Это были разговоры о тюрьме, в которой сидел как мой сосед, так и часть его гостей, женах, любовницах, общих знакомых, кто кому сколько задолжал, кто кому что сказал, кто прав, а кто виноват. Самые бурные дискуссии у соседа и его друзей завязывались во время чемпионатов мира по футболу, а также в военные праздники, например в дни защитника Отечества, военно-морского флота или ВДВ. Под вечер таких праздников на третьем этаже разгорались нешуточные споры о том, кто где и как служил, кто каким спортом занимался, и что нужно сделать, чтобы поднять Россию с колен. Полагаю, мой сосед и его друзья были истинными патриотами, иначе я не мог объяснить такое рвение к разрешению всех геополитических вопросов и внутренних социальных проблем страны, которые они обсуждали с пеной у рта, порой даже завязывая драки между собой и разбивая бутылки с оконными стеклами.