Решил спуститься пешком. Я открыл скрипучую шпоновую дверь, ведущую на лестницу, откуда мне в нос ударил резкий тошнотворный запах. На полу лестничного проема лежали двое бездомных. Они спали на кусках картонных коробок, перекрыв своим лежбищем проход. Лица их и руки были опухшие. Один мерзко храпел, второй пускал слюну. Рядом стояла пустая бутылка из-под дешевой водки, и лежал целлофановый пакет с неизвестным мне содержимым, скорее всего – с пожитками бомжей или их едой. Сначала я хотел пнуть бродяг ногой и прогнать, но решил, что если они начнут подниматься, неприятного запаха только прибавиться. Мне они не мешают, на лестницу я курить не хожу, так что ни к чему было связываться. Чуть дыша, я перешагнул одной ногой спящих бездомных, стараясь не разбудить их. Когда я оказался над ними в позе с широко расставленными ногами, один из них, поморщившись, открыл глаза. Его пустой взгляд проходил сквозь меня, куда-то в потолок. Он даже не понял, что происходит, поэтому снова закрыл глаза и продолжил храпеть. Я перекинул через бродяг вторую ногу и тихонько спустился по ступенькам на лестничный пролет ниже. Там было очень темно. Единственная небольшая лампа с треском мерцала тусклым синеватым цветом. После сдачи дома в эксплуатацию новоявленная управляющая компания заменила все люминесцентные лампы маленькими дешевыми плафончиками, излучавшими неоновый мрак, словно в туалете какого-нибудь наркоманского развлекательного клуба или как в фильмах ужасов. Спускаясь сквозь трескучие вспышки, я смотрел под ноги, чтобы не наступить на что-нибудь малоприятное, например, на шприцы, но пока на моем пути наблюдались лишь окурки и следы от плевков.
На восьмом этаже никого не было, лампа там горела ярче и совсем не мерцала. Сквозь тишину, наполнявшую этаж, я слышал лишь эхо своих легких неторопливых шагов. На площадке было довольно чисто и уютно, лишь похабная надпись, небрежно нанесенная на стене баллончиком краски, портила всю картину.
На седьмом этаже стояли двое мужчин лет тридцати – сорока: в наше время сложно определить возраст людей. Они дымили сигаретами в открытое окно и болтали. Заметив их, я вспомнил, что забыл пачку с куревом дома, но возвращаться не стал. Курить, на удивление, не хотелось. Еще не хотелось выглядеть глупо перед этими двумя, как будто я, увидев их, испугался и пошел назад. Не хотелось привлекать к себе внимание. Столько лет прожил, а все переживаю за чужое мнение о себе. Впрочем, зря я волновался, – мужчинам до меня никакого дела не было. Они даже не прервали разговор и не посмотрели в мою сторону. Один из них увлеченно рассказывал какую-то историю про их общего знакомого, а второй, смахивая пепел в пустую консервную банку с этикеткой «Свинина», одобрительно улыбался, периодически кивая головой.
Я обошел курильщиков и проследовал через пролеты седьмого и шестого этажей, где ловко перепрыгнул сначала через кучку дерьма, а затем – через высохшую лужу рвоты. Здесь же, в лужах разлитого вонючего пива, были разбросаны осколки разбитой бутылки.
Когда я оказался на пятом этаже, стало намного светлее: из окна на лестницу пробивался утренний солнечный свет. Это было довольно странно, так как я вышел из дома поздно вечером. Но я ничуть не удивился, подобные скачки времени меня уже не настораживали. Порой я проживал несколько недель и не помнил, чем занимался все эти дни: где был, с кем разговаривал, когда ложился спать. Иногда я забывал, выключил ли свет, закрыл ли дверь, – возвращался и не помнил, для чего вернулся. Жизнь на автопилоте.
Внизу на лестнице было шумно. Мужские и женские голоса задорно смеялись и галдели. Я спустился на четвертый и обнаружил источник шума, – здесь совершался свадебный ритуал выкупа невесты. Молодой жених в отутюженном костюме вместе со свидетелем, обернутым в красную ленту поверх белоснежной рубашки с мокрыми подмышками, исполняли какой-то нелепый танец под дружный гогот аплодирующих им людей. Стены были обвешаны разноцветными лентами, воздушными шарами и всевозможными плакатами, используемыми для конкурсов. Каждое из испытаний заканчивалось, как правило, одним и тем же, – свидетель жениха платил свидетельнице и ее расфуфыренным подружкам деньги. Давать старался поменьше, а когда они начинали стыдить его, добавлял. Протиснувшись сквозь толпу людей, занявших два пролета лестницы, я продолжил свой путь вниз.