— А когда у вас лекция?
— Какая лекция? — он запнулся. — Лекция назначена на послезавтра, — видимо, он совсем не умел врать. А может, и впрямь прилетел в Армению по делам?
— Значит, эти два дня вы пробудете здесь?
— Как прикажете, милая Таня.
— Тогда надо договориться с директором о ночлеге.
— Давайте лучше помолчим, мне так хорошо здесь.
И Таня притихла, поразившись тому, что Константин Дмитриевич выступил сейчас в обычной ее роли: это она всегда просила мужа «давай помолчим».
Солнце начинало припекать. Отыскивая едва протоптанные тропинки, они спустились на ту сторону горы. Там было много тени — какие-то кустики, остатки развалившегося сарая, длинный стог сена — они спрятались в его тень.
Пахло сеном, одуряюще пахло травами и близкой водой. На этой стороне озера открывалось настоящее море, и волны здесь настоящие были и, как положено волнам, разбивались о берег. Чайки нахально разгуливали по кромке воды, ни одного человека не было видно на берегу — пустынная, продуваемая всеми ветрами сторона, даже трудолюбивые монахи, хозяйничавшие на острове в течение многих веков, не сумели ее освоить. Константин Дмитриевич все молчал, нашел кустик горного чеснока, пожевал, походил босиком по берегу, вернулся, посидел рядом с Таней, опять поднялся, скрылся из глаз, принес букет красных маков. Наконец заметил ее нахмуренное лицо.
— Скажите, милый моему сердцу человек, над чем вы здесь работаете? — и осторожно, едва касаясь, погладил ее по руке.
— Я здесь отдыхаю, — вызов в голосе был почти незаметен, но он услышал.
— Вы сердитесь?
Она еще больше нахмурилась.
— Бога ради, не сердитесь, но это совершенно непозволительная роскошь — разрешать себе не работать. — Он взглянул на нее внимательно, и никакой мягкости уже не было в его глазах. — На вас лежит печать божественного прикосновения, у вас дар. Никуда вам от своего дара не деться. Факт неприятный сам по себе, я еще не встречал человека, которому его талант принес счастье или уж тем более украсил бы жизнь близких ему людей. — Константин Дмитриевич вздохнул и еще сосредоточеннее оглядел Таню, точно взвешивая, сколько бед у нее впереди. — Ни покоя, ни счастья ваш дар вам не принесет, могу дать расписку. Мы запечатаем конверт и вскроем его через десять лет. Хотите?
Далекие горы на той стороне двигались, спеша куда-то, и казались живыми: ущелья высветлялись на солнце и снова уходили в тень.
— Разумеется, вы можете построить свою жизнь по-другому, стать известной, печатать в газетах рассуждения о психологии, сейчас это модно, вы можете стать обозревателем на телевидении или завести уйму романов. Согласитесь, к таланту это имело бы маленькое отношение. Это была бы эксплуатация таланта, притом очень дешевая. Вы понимаете меня, Татьяна Николаевна?
Таня решительно его не понимала, она не понимала, к чему этот разговор, когда так чудно пахнет сеном, когда уже прогрелась вода и можно прыгать в волнах и можно к тому же просто поболтать. Она намолчалась за прошедшую неделю, только слушала: ей, чужой, а потому безопасной, рассказывали по вечерам длинные истории писательские жены.
— Для нашей сложной профессии вы непозволительно счастливый человек, Татьяна Николаевна. Все слишком устроено в вашей жизни, — взглянув на нее остро, — так позволительно жить математикам, физикам, так называемым технарям. Нам — нельзя.
Горы на той стороне задвигались еще быстрее, чайки затараторили свое, наверное сочувствовали Тане.
— Вы советуете мне немножечко пострадать? Если хочешь стать психологом, сначала стань несчастной. Ну, а если я не стану?
Чайки в ответ загалдели одобрительно, заполняя его долгое обескураженное молчание.
— Таня, милая, вы меня неправильно поняли, я совсем о другом. Ну не хмурьте лоб, он у вас такой прекрасный. Большой прекрасный лоб, и веснушки появились возле глаз, очень милые веснушки, совсем детские. Не хмурьтесь, это вас старит, — он снова осторожно погладил ее по руке, по плечу. Рука его казалась неживой на ее голой, почти черной коленке, только пульсирующие жилки подтверждали ее достоверность. Она поглядела на его руку — он нехотя убрал. — Когда тело сильное, оно искажает вокруг себя пространство. Именно за этот счет изменяются тела в пространстве. Это заметил Эйнштейн. Я это к тому говорю, что вы еще не осознаете своей силы. Но ваша сила уже искажает пространство вокруг вас, притягивает к вам людей. Вы не задумывались над тем, почему это происходит? Вблизи вас люди становятся лучше. Почему? Одна из загадок жизни. Но сам факт вашего присутствия обогащает. Если вдуматься, все остальные параметры по сравнению с этим глубоко несущественны.