«4. Понятие «быть в центре» надо решительно отделить от понятий «воля к власти» и «изначальная агрессивность» человека».
...Тут, на этих словах, Таня остановилась, решив, что она разъяснит то, что имеется в виду, позднее...
«5. Аспект исторический. Каким образом, начиная с первобытных времен, могло развиваться это понятие. Не быть голодным, прикрыть наготу, занять определенное положение в первобытной ячейке...»
А дальше? Нет, Таня перепрыгнула через последние две ступеньки —
«быть лучшим охотником, лучшим стрелком, подчинить себе всех женщин племени... Нормально, старшие сотрудники с их комплексами признания и непризнания существовали и в древнейшие времена. Но как зарождалось самое высокое — бескорыстное сознание приобщения к истине?
Быть может, в ту минуту, когда человек при свете негаснувшего огня рисовал в пещерах оленей, бизонов и мамонтов, рождалось не только искусство — рождались новые состояния человеческого бытия. В эти часы, минуты, мгновенья — кто узнает? — рождалось новое отношение человека к самому себе. Он сам, его тело, руки, ноги, его ненасытный желудок, его мужская плоть в попытке захватить, утвердиться, восславиться в пределах рода, племени отходили на время, он переставал чувствовать себя центром, вокруг которого и ради которого бродят по земле звери, растут деревья и женщины стонут в ночи...
Вульгарный материализм объясняет появление искусства лишь хозяйственными нуждами: запечатлеть, чтобы удачнее убить. Запечатлеть, чтобы превратиться в человека!»
Таня поежилась. Замерзла. Она встала, походила по комнате, взяла с кресла теплую шаль, подарок тети Капы (тетя Капа вязала ее долго, чуть ли не целый год, подбирая нитки, советуясь беспрерывно с Таней), накинула шаль на плечи, уселась с ногами в кресло, подоткнула шаль под себя и снова принялась писать.
«...Итак, искусство, как форма личного и одновременно надличного существования.
Появление «надличного» в человеке.
6. Существование в истории особых моментов прорыва человека не к своему самосохранению и самоутверждению, какие бы формы оно ни носило, — к истине. (Попытаться проследить в веках.)
7. Один из таких моментов — зарождение христианства».
...Мы не беремся объяснить, почему Тане понадобился именно этот пример, потому ли, что он ясен и лежит на поверхности, или потому, что совсем недавно Денисов поразил Таню своим яростным, даже нарочито глуповатым (глупости в его разговоре, на наш взгляд, не было, было мальчишеское желание все того же самоутверждения) отрицанием объективной закономерности появления христианства.
Но оставим Таню, не будем перебивать ее столь часто и бесцеремонно.
«Появление христианской религии легче всего объяснить рядом конкретных и осязаемых причин (так же как появление искусства): ужасы рабовладельческого строя, тяготы налогового гнета, низкий жизненный уровень масс, произвол цезарей в центре, наместников и солдатни на периферии. Но эти факторы отчаяния по большей части не были новыми. Нельзя также объяснить отчаяние накануне появления христианства и провалом «реальных» форм борьбы: «за неимением Спартака рабам пришлось начать слушать проповедников». Это одна сторона истины, но не вся истина».
...Так писала Таня, чувствуя, что отвлекается от главной темы, но тем не менее наивно пытаясь разобраться в примере, о который разбивались умы и более глубокие, таланты более яркие. Что ж, не осудим ее за дерзновенность.
«Дело в том, что изменились сами формы угнетения: рабов больше не распинали на крестах, не кидали на растерзание диким зверям, не морили голодом и не отправляли вертеть жернова — в момент появления христианства заговорили о наличии у рабов души. Римские императоры начали разрабатывать программы овладения этой душой, призывая себе на помощь философов. К рабам попытались «полезть» в душу. В этих условиях борьба за свободу неминуемо должна была приобрести иной облик: «тихий», но бесповоротный уход от господских духовных ценностей.
Новый шаг на пути «к центру» — перенос борьбы за человеческую свободу внутрь личности. И одновременно с этим новая переворотная идея о значимости и близости чужого человека, которого можно и должно возлюбить как самого себя, — живая идея товарищества, человечеству дотоле незнакомая...