Выбрать главу

Глава 3

Казалось, прошла вечность с тех пор, когда в саду замка Корбэ звучал беззаботный детский смех и веселые голоса. И вот теперь, после долгих месяцев отчаяния и скорби, возрождался к жизни и замок, и красивый, хотя в последнее время немного запущенный сад, и сам хозяин. Из-за деревьев доносились голоса его детей, и барон направился в ту сторону. Оставаясь незримым для них, с невольной улыбкой наблюдал за сыном и дочерью. Они сидели под раскидистым деревом, Армель — на деревянной скамье, а маленький Амори — в специальном кресле на колесах, в котором он и перемещался. Две головы — золотая и белокурая — склонились над лежащей на скамье толстой книгой в сафьяновом переплете. — Видя, что Цезарь направляет путь в земли секванов, — вслух читала Армель, — по краю области лингонов с целью подать провинции руку помощи, Верцингеторикс остановился в десяти милях от римлян тройным лагерем и собрал на совет начальников конницы… — Как хорошо ты читаешь! — проговорил Амори. — Теперь я ясно вижу, как интересна эта книга. А вот раньше, когда ее читал мой воспитатель, диакон Антоний, я чуть ли не засыпал! Нет, он хороший человек и очень учёный, но его чтение так монотонно! Лишь из боязни обидеть его я старался не зевать! И то не всегда получалось. — А он не бранил тебя за это? — Нет, он добрый. Но я знаю, что он тогда расстраивался. Помолчав немного, мальчик сказал: — Я бы и сам хотел стать военачальником, как Юлий Цезарь. Но и Верцингеторикс тоже отважный воитель, для меня было бы честью помериться силами с таким противником, будь я взрослым… И здоровым. Он говорил это спокойно и без горечи, как будто смирился с тем, что из крепкого и сильного мальчика стал калекой. Но сердце отца вновь болезненно сжалось. — А что думаешь о Цезаре ты, сестра? — спросил Амори. — Был ли полководец более прославленный, чем он? Она пожала плечами. — Возможно, Александр Великий. Ну и ещё, может, наш император Карл Великий. Каждый из них совершал великие деяния, которые не удавалось повторить никому. А вот ошибки у них были одинаковые! — Какие же? — Слишком доверяли своему окружению. Ну, вот Цезарь даже погиб из-за этого! — Ну не могли же они совсем никому не доверять! А вокруг великих людей и правда часто крутятся всякие… — мальчик презрительно скривил губы. — Может быть, вернёмся в замок? — предложила Армель. — Ветер сегодня холодноват, ты можешь простудиться. — О нет, мне не холодно. Если ты не замерзла, давай погуляем еще! Я, кстати, собирался спросить тебя об одном деле. — Что же это за дело, Амори? — Почему ты не попросишь отца удалить из замка Беренис? — Не думала об этом, — Армель пожала плечами. — Почему не думала? Она же ненавидит тебя, распускает слухи! — Она была твоей нянькой, Амори. Тебе не жаль ее? — Жаль, но ты — моя сестра. Никто не смеет порочить твое имя. Пойми, неверные или готовые предать вассалы никому не нужны, а она озлоблена. Ты понимаешь, прежде она имела большое влияние в замке…

Барон, так и не замеченный ими, отступил за деревья. Вернулись они через час, прямо к обеду.

Незаметно пролетели 2 месяца с того дня, как барон де Корбэ привез дочь в свой замок. По прибытии Армель пролежала ещё сутки, а встав наконец с постели, чувствовала себя чужой в незнакомом огромном помещении, и даже заранее подготовленные для нее чудесные наряды не вызвали улыбки на тонком, побледневшем от болезни личике. Армель никогда не бывала в настоящих рыцарских замках, только видела издали глубокие, наполненные водой рвы и мощные каменные стены с узкими бойницами. За ними высился донжон, а над воротами и по всему периметру — боевые башни-бастионы. И только теперь, поселившись в замке, она узнала, как много внутри жилых помещений и хозяйственных построек — складов, амбаров, сараев, конюшен, загонов для скота. Были здесь и колодцы, и родник, который должен был использоваться в случае осады, и кузни, и ткацкие, и псарни, и соколятни, и многое другое. И, разумеется, была своя часовня, и даже библиотека, и прекрасный сад. Тогда, в первые дни пребывания здесь, ей казалось, что, выйди одна, она непременно заблудится, что никогда не сумеет запомнить расположение всех строений, залов, комнат и служб.

Проснувшись в свое первое утро на новом месте, она сначала не решалась встать, ибо не знала, как отдавать приказания здешним служанкам, многие из которых были одеты лучше ее. Но девушки оказались хорошо выучены и без каких-либо напоминаний наполнили лохань для мытья, а также принесли несколько больших кувшинов, чтобы остывшую воду можно было разбавить. Армель не желала, чтобы эти посторонние служанки видели ее обнаженной, ведь следы хлыста Бодуэна все еще оставались на ее плечах, и это было так нестерпимо стыдно, будто она сама совершила нечто преступное. Она позволила остаться помогать при купании только Берте, которая заодно смазала ссадины целебным бальзамом и еще раз заверила, что скоро они полностью заживут. «Главное, чтобы зажили раны на сердце», — подумала кормилица, помогая девушке вытереться. Прислужницы вернулись, только когда Армель позволила им это. Она уже оделась в тонкую полотняную рубашку и просторный мягкий халат и сидела у камина. Девушки красиво причесали ее волосы, но когда спросили, какое из платьев она желает надеть, Армель, даже не задумавшись, указала на первое попавшееся. Оно оказалось светло-розовым, с серебряной вышивкой в виде звёздочек по подолу и широкими, ниспадающими почти до пола навесными рукавами. Тончайшую талию дважды обвил пояс, сделанный в виде массивного серебряного шнура венецианского плетения. Ее подвели к гладко отполированному зеркалу, в котором она могла видеть себя в полный рост. Оттуда на нее глянула очень нарядная и очень грустная девушка, и Армель не сразу поняла, что это она сама. Ведь ни платьев, ни такого зеркала у нее никогда прежде не было. Хотелось, чтобы кто-нибудь позвал Берту, которая успела уже куда-то выйти, но просить об этом она не решалась, это могло показаться признаком боязни и слабости, а она ведь решила стать смелой и сильной. А сейчас — хотя бы выглядеть такой.