— Это же ясно! Чтобы враги не ударили в спину!
— Думаешь, они у нас есть?
— Конечно. Враги есть у всех, — рассудительно сказал Амори. — Каждый должен уметь защищать себя. Кто как может.
И Армель понимала, что он прав.
Сейчас он явился сообщить сестре о прибытии первого гостя, который оказался не из числа приглашенных бароном.
— Приехал мой дядя Эврар, барон, владетель замка Конфолен. Брат матушки. Он хочет увидеться с отцом.
— Вот как… — вырвалось у нее.
Армель избегала говорить с братом о его матери, как и обо всем, что могло быть с нею связано, и Амори с самого начала чувствовал это.
Но сейчас, видимо, речь шла о чем-то важном.
— Отец не приглашал его на церемонию, но, сама понимаешь, и не держал в тайне, что ты теперь живешь вместе с нами и будешь официально признана.
Амори говорил очень серьезно.
— Дядя Эврар — прославленный воин, отличившийся во многих битвах. За его заслуги к нему прислушиваются при дворе. Но я должен предупредить тебя, что он вспыльчив… иногда даже слишком.
— Понятно, — вздохнула она. — Мы должны идти встречать твоего дядю, так?
— Отец сказал, что сначала сам поговорит с ним. Но я думаю, можно уже сейчас начинать спускаться.
Спуск с третьего этажа на первый обычно занимал у Амори много времени, тем более, что лестница была крутой и узкой, двоим не разойтись. Приставленный к мальчику слуга, здоровяк Ксавье, нес его на руках, а двое других челядинцев медленно перетаскивали тяжелое кресло с этажа на этаж.
Пока брат и сестра преодолевали один за другим лестничные пролеты, мессир Эврар ходил по залу из стороны в сторону. Плащ он сбросил на один из стоявших вдоль стены ларей и остался в бархатной котте с высокими разрезами по бокам.
Грохот его шпор Армель и Амори услышали с другого конца длинного коридора, по которому уже сновали, тащили из погребов припасы слуги и помощники повара.
Всюду в замке с самого утра царила веселая суета и беготня, от которой здесь успели отвыкнуть.
Подготовка к приему гостей всколыхнула всех.
Пора было завершиться долгому трауру, и если вслух об этом никто не говорил, то все равно в самом воздухе ощущалась радость, пусть пока неуверенная и робкая.
Что-то неуловимо менялось. Уходила в прошлое гнетущая тяжесть, так долго давившая на всех, растворялось в небытии ожидание чего-то ужасного. Или что-то еще должно было произойти, чтобы переломить жестокую судьбу и обратить сердца и помыслы людские от злобы к радости?
Откуда-то долетала песенка. Пели ее юные девичьи голоса, и радостнее становилось на душе у всех, кто слышал этот бесхитростный напев.
Задремали три дочки под яблоней
Лети, мое сердце, лети!
Задремали три дочки под яблоней.
Никому я про то не сказала бы,
Никто их не станет будить.*
К тому же, наступал июнь, дни стояли солнечные, без единого облачка на яркой лазури небосвода, и деловито гудели пчелы в саду, над нежно-розовыми яблонями.
Наверно, только один человек не радовался, не замечал красоты летнего дня и не слышал ни пения девушек, ни щебета птиц.
Это был мессир Эврар.
Барон де Корбэ, зная несдержанный и гневливый нрав своего шурина, решил сначала побеседовать с ним наедине.
На стук открывшейся двери к нему повернулся высокий худощавый мужчина, костистым лицом напоминавший хищную птицу. Сведенные на переносице густые брови придавали ему суровый и мрачный вид, а яростный взгляд глубоко посаженных темных глаз мог бы устрашить не очень храброго человека.
Но владетель Корбэ пугливым не был, вдобавок, он хорошо знал Эврара из замка Конфолен.
— Хватит метаться, как волк в клетке, Эврар, — заметил хозяин после обычных приветствий. — Причина такого гнева в том, что я не встретил тебя во дворе? Не ищи неучтивость там, где ее нет, я всего лишь был в часовне.
— И, к тому же, не ожидал моего приезда, — ядовито усмехнулся тот, останавливаясь напротив сира де Корбэ с видом обвинителя.
— Родной дядя моего сына может приезжать в любой день. Ты у нас всегда желанный гость.
— Тогда тем более странно, что я узнал не от тебя самого, а от посторонних людей о твоем безумном решении. Жильбер, ты совсем потерял рассудок?!
— Это вопрос или утверждение, Эврар?
В голосе хозяина прозвучала холодная насмешка. Но Эврара не так легко было смутить.
— Это истина, брат мой! — отчеканил он. — Еще недавно ты тоже называл меня братом. Но, похоже, теперь все забыто. Ты позволил каким-то мерзавцам воспользоваться горем, которое помутило твой разум, и вот уже ты обманут, ввел в свой дом Бог весть кого. Мало того, ты собрался ущемить права своего единственного сына, признав дочь какой-то блудницы!