Флорибелла — Мама, ну как же так? Он уехал… Так просто? Что же случилось? — Это я тебя хочу спросить, что случилось, дочь моя! Дама Эрменгарда раздражённо прошлась по комнате, отвесила подзатыльник подвернувшемся под руку карлику-шуту. А рука у госпожи была тяжёлая, и он с жалобным вскриком спрятался за сундук. — Да, расскажи мне, о чем вы говорили. — О пустяках, матушка. О представлении… — И все? Я ведь наблюдала за вами. Сперва все выглядело мило. Но после вашего хождения по залу он как-то даже в лице переменился! Расскажи мне слово в слово все, о чем была речь. — Да что там рассказывать? — зло расхохотался Бодуэн. — Этот так называемый храбрец просто струсил делать предложение! — Помолчи! — одернула его мать. — А ты, Флор, рассказывай все без утайки. Выслушав рассказ дочери, она скривила в усмешке бледные тонкие губы. — Так значит, там, в его лесной усадьбе, с ним была какая-то девка? И это не прислуга? — Я сначала подумала, что прислуга. Но, мама, она же просто ужасна! В каком-то балахоне из дерюги, под глазами круги… — Ты ещё слишком неопытна и невинна, много чего не понимаешь, дитя мое. Сколько ей лет? — Ах, да разве я знаю? Я почти и не глядела на нее. Наверно, не старше меня. — За несколько месяцев, что он прожил там, вполне мог… Ну, если не влюбиться, то привязаться к ней! Мужчину нельзя оставлять надолго одного. Говорила я тебе, надо было раньше туда поехать. — Но что же теперь будет, матушка? — Скажи спасибо, дитя мое, что я дружна с матерью Раймона. На днях я съезжу к ней, все улажу. Ты же утром пойди в часовню и помолись как следует. Как, ты сказала, зовут эту его подружку? Армель? Я слышала о ней. Говорят, что ее мать прокляла свою соперницу, и у той умерли дети! Уж не ведьмой ли она была, не навела ли смертную порчу? Молись, дочь моя, молись!
Флорибелла всхлипнула от страха, дама Эрменгарда принялась ее утешать, и обе не заметили, как Бодуэн выскользнул за дверь. Он, в отличие от сестры, успел разглядеть Армель очень хорошо. Она была красива даже в старом темном платье. А таких волос он не видел больше ни у кого. И он поедет к ней прямо сейчас и познакомится поближе, окажет ей эту честь. Не каждый же день к ней проявляют интерес благородные рыцари!
Хоть дядя, как и обещал, поговорил с моими родителями, все равно дома пришлось выдержать целый шквал отцовского гнева. Епископ Одилон и Гийом поддерживали меня, отец твердил, порой переходя на крик, что ни один из де Ренаров ещё не шел на попятный и не боялся просить руки прекрасной девицы, а матушка пыталась умиротворить всех. — Я требую, чтобы ты завтра же снова поехал в замок Мортрэ и сделал предложение Флор! Пообещай, Раймон, что ты поедешь! — не успокаивался отец. — Да это просто смешно, брат! — рассердился епископ. — Пусть поедет через несколько дней. Что ты вздумал на него давить? Ну женится чуть позже, подумаешь, горе!
Я не видел в случившемся особой трагедии, вот если бы ещё матушка приняла это не так близко к сердцу. Ее я сильно люблю. Она все ещё красива, сохранила стройную фигуру, а морщинки возле глаз не сразу и заметишь. Как и полагается замужней даме, она носит головное покрывало, и посторонним не видны седые пряди в ее великолепных каштановых локонах. Что касается отца, он заметно постарел. Иногда я чувствую жалость к нему. Он горько раскаивался в том, что подозревал матушку в измене, да и в том, как поступил со мною. Тогда, в 5 лет, я так любил его, так хотел считать его ни в чем не виноватым и простить в своем сердце, что почти внушил это сам себе. Может, мне и удалось бы уверовать, что все случившееся в ту страшную ночь было недоразумением. Вот если бы только не слуги и их длинные языки! Жизнь в замке или богатой усадьбе не замирает ни днём, ни ночью, кто-то сменяется с караула или заступает в него, кто-то падает от усталости и засыпает прямо на полу, кто-то готовит пищу, идёт к мессе, едет на охоту, заготавливает припасы на зиму. Женщины прядут и ткут, дети носятся по всем коридорам. Хозяйский сын — не исключение. Бегая по всему замку, я часто появлялся там, где меня меньше всего ожидали, и слышал обрывки разговоров, которые подтверждали мои собственные догадки. Ну и однажды я услышал, как управляющий шепотом рассказывал своей жене о случившемся. Хороший управляющий всегда и обо всех событиях знает больше, чем воины, стражники и челядь, вместе взятые. А наш был очень хорошим. Так я узнал, что когда-то руки мамы добивались двое. Она отдала предпочтение моему отцу. Они поженились, но соперник не мог так просто смириться. Через несколько месяцев после свадьбы, когда отец был в отъезде, тот человек похитил юную баронессу. По пути в его замок ей удалось притвориться чуть ли не умирающей от страха, усыпить бдительность своего похитителя и убежать. О происшествии знала только ее камеристка. Матушка убедила ее никому не рассказывать об этом, дабы не вызвать кровавую междоусобицу, да и возможные слухи, и недовольство семьи отца страшили ее. Соперник уехал на несколько лет за море, но по возвращении, столкнувшись с моим отцом где-то на пиру, во хмелю рассказал ему о похищении и заодно предположил, что я — его ребенок. Добавьте ко всему ревность отца и мое несходство с ним, и вы поймёте, что он, доведенный до отчаяния, бросил меня в лесу. Все последующие годы он старался искупить вину, я же продолжал любить его, но уже не так, как прежде. На смену любви-восхищению пришла любовь-жалость. Я и сегодня испытывал это чувство, когда он пытался бранить меня. И уж конечно, совсем его не боялся.