Раймон Vii
Пустая и пыльная квартира встретила хозяина холодным молчанием и мраком. Захлопнув дверь, наскоро скинул пальто и туфли, прошёл вглубь коридора. Заступил за порог кухни. Бросил сумку, с громким звоном поставил на тёмный лакированный стол пакет. Включил бра. Та загорелась мутным светом — давно не убирали тут пыль, вот и залегла толстым слоевищем везде, где можно. Из висящего над раковиной шкафчика достал такой же грязный бокал. Для приличия, так уж и быть, протер какой-то пыльной тряпкой, так удачно попавшейся под руку, и поставил на стол. Наскоро похлопал дверцами других шкафчиков — осмотрел что есть, из одного высыпал палетки с препаратами. При слабом свете отыскал нужную — «Цитрамон» в бумажной упаковке был уже как год просрочен, но на это хозяин квартиры не обратил внимания. Схватив его, он достал из пакета бутылки: одна почти наполовину меньше второй. Усевшись, открыл обе и залил в бокал ровно по половине от каждой — ни больше, ни меньше. А после отставил его в сторону и не прикасался. Облокотился на стол, поставил локти и опрокинул голову между ними.
В голове туманы, стоит дикий звон и муть, как на этой лампочек, и глубокие воспоминания сквозь эту пелену.
Холодные стены из полированного камня обвешены расшитыми коврами. На одной из них висят оружия для охоты: ружья, луки с колчанами со стрелами, несколько мечей в ножнах и аркебуз. Перед графом деревянный стол, заставленный небольшим количеством различных яств. У юноши же давно пропал аппетит, поэтому он уныло глядел в узкое решётчатое окно и медленно, редкими глотками, распивал вино. В душе, как и в замке, было холодно и грустно.
«Негоже нашему господину в тёмном замке томиться, — поговаривали в коридорах слуги, кровушка-то молодецкая, возраст требует остроты в буднях, а у него всё замок, да замок. Вот в мою-то молодость…»
Так протекала жизнь двадцатилетнего графа Тулузы, Раймона VII за несколько дней до значимых для него времён.
На некоторое время усталость отступала, и он тут же запивал таблетку под языком содержимым бокала. Горло обжигала адская смесь алкоголя, но чувства парня в такие моменты были притуплены, и он даже не понимал вкуса.
В открытую настежь форточку глядела единственным глазом луна, мутно освещая комнату и, казалось, с сожалением светит на фигуру.
Как же я устал от этого мира… Тяжко тут жить, невозможно. Все «из грязи в князи» встают, а я только увязаю в мирской луже. А ведь были времена, когда я был великим… Здесь все забыли меня — графа Раймона Седьмого.
***
В миру Эдмон Леруа (а именно так звали этого юношу здесь) был неплохим парнем: высокий, чуть худощавый, приятной внешности, которой не каждый мог. Всё, что указывало на его аристократическую принадлежность в прошлом. Но в отличии от других представителей «верхов» общества, он был добр к окружающим, а необычная красота притягивала людей как магнитом. Поэтому он имел весь колледж «друзей».
— Хэй, Эд! — к его столу подбегает Мэри — первая в заведении «девушка лёгкого поведения», и, по неудачному стечению обстоятельств, его однокурсница. Она опирается локтями на стол, выпячивая назад свою пятую точку, еле-еле прикрытую мини-юбкой (если этот обрывок ткани можно так назвать), и накручивала локон перекрашенных волос на тоненький наманикюренный пальчик. — Слушай, голова жуть как болит, не найдётся таблетки?
Он окинул её равнодушным взглядом.
— Да, конечно, сейчас, — парень потянул за лямку сумку и достал пластинку препарата. Протянул девушке.
Она небрежно выхватила пачку, оглядела ее.
— Ты в курсе, что они просроченные? Впрочем, не важно, это же не консперативы, не помру.
Мэри оторвала одну таблетку и достала из своей авоськи (по-другому это подобие сумки не назовешь, и как туда всё вмещается?) бутылку. Закинув обезболивающее в рот, пригубила горлышко. Заметив тонкую красную струйку у уголка рта, Эдмон окликнул ее:
— Ты чем это запиваешь?
Девушка, глядя на парня, как на ненормального, оторвалась от горлышка и сказала ему чуть охрипшим голосом:
— Как чем? Малд сайдером, восемьдесят пятого. Будешь? — она протянула охлажденный глинтвейн, замаскированный в обычной бутылке из-под воды.
Он поджал губы и вежливо отказался. Понимая, что она такими действиями не только печень погубит, но и себя загонит в могилу раньше времени, парень тактично промолчал. Мол, не маленькая уже, сама должна понимать, что делает; на попойки же голова додумывается. Если к своей жизни он давно охладел, то на окружающих наплевать и подавно хотелось.