Нет, конечно, задача Гейдриха не только в том, чтобы дирижировать казнями. С этим отлично справился бы и Франк. Что же еще таит в себе назначение в Прагу верного преторианца Гитлера?
На этот вопрос даст ответ он сам. Очень скоро и весьма характерным способом.
Место действия — монументальный дворец с колоннадой, который построил в конце XVII века в пражских Градчанах аристократ Чернин, поклонник итальянского искусства еще с той поры, когда он подвизался в качестве императорского посла в Венеции.
В годы оккупации этот дворец стал мрачной резиденцией статс-секретаря и шефа полиции Чехии и Моравии группенфюрера СС Франка.
Утро 2 октября 1941 года. Зал заседаний Чернинского дворца пестрит черно-коричнево-зелены-ми фашистскими мундирами. Без десяти девять предложено занять места.
На лестнице стоит мажордом. Он скрестил на груди руки, на костлявом лице резко вырисовываются стиснутые челюсти. Бывший книготорговец из Карловых Вар. Бывший депутат чехословацкого Национального собрания от судето-немецкой партии Генлейна. Один из бывших главарей судетской вооруженной организации «Фрайкорпс». Если бы с помощью рентгена можно было установить, о чем мечтает Франк, то стало бы ясно: высокий пост имперского протектора, считает он, должен принадлежать ему, и только ему, Франку.
Да, да. Но эта мечта еще не осуществлена. Пока же он прикрывается преданнейшей улыбкой. И сейчас, когда он приветствует входящего Гейдриха, она сияет на его лице.
— Партайгеноссен, — начинает между тем, повысив голос, заместитель статс-секретаря бригаденфюрер СС фон Бургсдорф, — прежде чем выступит имперский протектор, мне поручено предупредить вас самым серьезным образом: все, что скажет обергруппенфюрер, касается секретных государственных дел чрезвычайной важности. Вам надлежит рассматривать это как государственную тайну, в соответствии с 80-м параграфом имперского уголовного кодекса. Любое разглашение сведений о сегодняшнем заседании будет караться смертью или лишением свободы как измена родине. Убедительно прошу вас не считать это предупреждение пустой формальностью. От имени имперского протектора предупреждаю, чтобы за стены этого зала не проникло ни одного слова. За это несут личную ответственность все без исключения. По окончании заседания, прежде чем покинуть этот зал, каждый из присутствующих должен подтвердить принятое на себя обязательство подписью на протоколе. Не буду напоминать вам, что всякие письменные заметки запрещены.
Вот это уже имеет прямое отношение к эсэсовской дотошности.
И тем не менее, несмотря на это, все, что тут скажет Гейдрих, будет зафиксировано. Совершенно точно и дословно. Стенографической записью. Кто нарушил запрет? Личная стенографистка Гейдриха. По чьему приказу? Разумеется, по приказу Гейдриха. Поместить стенографистку в зале так, чтобы никто об этом не знал, — тоже проявление дотошной аккуратности шефа службы безопасности. Никто из всего черно-коричнево-зеленого роя (и меньше всего тот, кто с девятым ударом часов вступает на трибуну) не подозревает, что в один прекрасный день — примерно через 20 лет — стенографический отчет сможет заговорить. Правда, не перед этой публикой, которая пожирает глазами своего тридцативосьмилетнего шефа.
— Господа! По приказу фюрера я принял на себя три дня назад обязанности имперского протектора, так как министр Нейрат серьезно заболел.
Первая фраза, и первая ложь.
Фон Нейрат не менее здоров, чем Гейдрих, хотя последний на тридцать лет моложе. Причина, по которой Гитлер «не мог отклонить» его просьбу о «продлении отпуска в целях поправки его расшатанного здоровья», вовсе не вызвана советами врачей. Но об этом речь еще впереди. А сейчас слово имеет Гейдрих.
После нескольких вводных фраз Гейдрих переходит прямо к делу:
— …Директива фюрера гласит: «Надо со всей определенностью и решительностью обеспечить полное понимание чешским населением своей подчиненности империи и необходимости покоряться ей. Немцы, со своей стороны, должны знать, что эта территория составляет часть империи и что они пользуются тут всеми правами и играют руководящую роль. Они должны ее играть, как это подобает немцам, но должны выполнять также соответствующие этим правам обязанности — вести себя и действовать, как подобает немцам». В политическом отношении то, что мне сказал фюрер, означает признание линии, которую до сих пор проводил статс-секретарь Франк. Это создаст естественную, реальную основу для дружеского сотрудничества между мной и группенфюрером Франком.