„Если бы фюрер послушался моих советов“, — вздыхал Гейдрих.
Встретив мой вопросительный взгляд, он рассказал о случае, который произошел с ним при последнем посещении главной ставки фюрера. Гитлер пригласил его, чтобы получить информацию по некоторым экономическим вопросам в протекторате. Гейдрих довольно долго ждал перед его бункером, когда наконец фюрер вышел наружу в сопровождении Бормана.
Гейдрих приветствовал его по установленной форме и ждал, когда Гитлер к нему обратится, Гитлер посмотрел на него, и на его лице отразилось неудовольствие. Затем Борман фамильярным жестом взял фюрера под руку и увел его обратно в бункер.
Гейдрих ждал напрасно, Гитлер больше не возвратился. На другой день Борман сообщил ему, что Гитлера больше не интересует его информация. Хотя он сказал это самым любезным тоном, Гейдрих почувствовал в нем ненависть. Он опасался, что Борман будет продолжать свои интриги, которые вызваны, как он полагает, тайной ревностью и особенно тем, что Гитлер с похвалою отозвался о планах Гейдриха и его начинаниях в протекторате. При этом последнем разговоре, который я имел с Гейдрихом перед его смертью, речь зашла о Канарисе. „Когда я вижу вас вместе, мне кажется, что вы наилучшие друзья. Вы ничего не достигнете, Шелленберг, если будете действовать против него в белых перчатках, — предупредил Гейдрих. — Канарис признает только твердость. Вам надо быть поосторожнее и с его окружением, с этой кучкой болтливых снобов! Подумайте об этом“. Потом снова, с незатухающим гневом он принялся вспоминать все свои разногласия с Канарисом. Я уверен, что, если бы Гейдрих остался в живых, Канарис должен был бы уйти со сцены еще в 1942 году».
Но со сцены ушел Гейдрих. Пока что только из большого зала Немецкого дома на Пшикопах. Адъютант подскочил, чтобы подать утомленному шефу кожаное пальто змеиного цвета.
Подчиненные выбрасывают вперед отяжелевшие правые руки, боевая песня сопровождает шефа до самого автомобиля.
При следующей встрече все они пройдут уже без песен по тихим коридорам хирургического отделения больницы на Буловке.
…Кто хочет совершить путешествие по Америке, должен начинать с Пардубице, с гордостью говаривали в прошлом столетии обитатели небольшого города в Полабье, когда железная дорога соединила его с остальным миром.
Кто захочет попасть в конце мая 1942 года из протектората в Лондон, воспользовавшись открытием радиоволн, тот также должен начать с Пардубице. Во всяком случае, с трех последних букв — ИЦЕ.
Они стали шифром командира группы «Сильвер А», обосновавшейся в этом восточно-чешском городе.
Итак, кто хочет попасть в Лондон, тот должен зайти на Пернерову улицу к Бартошу (который между тем получил радиодепешу, что произведен в капитаны), оттуда дорога в Лондон ведет по шоссе к Хрудиму и Слатинянам. Затем она, петляя через Лукавицы и Жумберецкие леса, ведет на Дахов. Дальше уже надо идти около часа пешком от деревни к каменоломне Глубока, возле поселка Лежаки.
Тот, кто осуществляет связь с Лондоном, приходит сюда точно. На какое-то мгновение он остановится и оглядится вокруг. Потом пойдет прямиком к небольшому зданию на краю оврага.
— Стой, кто идет? — раздастся в темноте решительный голос.
Из мрака вынырнет жандармская каска, блюститель порядка схватится за ремень карабина и шагнет навстречу. Воинский фонарик, затемненный, согласно предписанию, синим стеклом, осветит лицо пешехода.
— Это ты, Ирка? — переведя дух, говорит старший вахмистр.
— Все ол райт? — вопросом отвечает человек, которого зовут Ирка.
Вахмистр выключает фонарик и сопровождает его к домику. Это машинное отделение карьера. Пришедший поднимает щеколду на двери с облупленной табличкой-вывеской: «Гранитный карьер, владелец Инджих Вашко».
Потом дружески стискивает плечо вахмистра — лучше останься снаружи и хорошенько карауль. Вахмистр Кнез понимающе кивнет головой — знаю, ты хочешь, чтоб при этом никого не было. У начальника жандармского поста должен варить котелок.