Стрелки уличных часов в Либни приближаются к половине десятого.
Немного подальше, у ограды, за остановкой четырнадцатого трамвая, Габчик поставил свой дамский велосипед «Мотовело. И. Крчмар. Теплице-Ша-нов» с красными полосами на ободьях колес и с хорошо амортизирующим седлом, который он вытащил рано утром из подвала у Кодловых на Вальдецкой улице. На руле велосипеда болтается портфель, который он одолжил у Сватошей. Портфель прикрыт почти новым непромокаемым плащом, еще вчера висевшим в шкафу своего владельца, высочанского столяра Гофмана. Тот, кто расстегнул бы портфель, не заметил бы на первый взгляд ничего особенного. Кепка с фирменным значком «Белый лебедь», а под ней что-то, прикрытое травой. Эту кепку еще вчера носил сын профессора Огоуна — Любош, который сегодня сдает выпускные экзамены. «Отпразднуем вместе», — сказал вчера вечером Любошу Кубиш, и утром один из них взял с вешалки в передней эту кепку.
(Изображение этого совершенно обычного дамского велосипеда, потертого портфеля, почти нового непромокаемого плаща и кепки из верблюжьей шерсти разлетится в ближайшие сорок восемь часов по всему протекторату, появится на плакатах и на страницах газет, в описаниях, напечатанных и переданных по радио, на киноэкранах. Завтра оригиналы фотографий этих вполне обыденных вещей нервозно схватит рука самого фюрера Третьей империи.)
Легкий свист.
Это Кубиш.
Он указывает куда-то едва приметным движением головы. Идет вперед. Возвращается к повороту. Улица почти безлюдна. Время от времени проезжают трамваи: четырнадцатый — прямо, третий — вниз, к Тройскому мосту. Затем неприметный паренек в темном костюме и шляпе останавливается у бетонного столба электрической сети на тротуаре у самой Выховательной. В руках у него портфель. В нем две бомбы. Три четверти десятого.
Наступает время, так точно определенное после многих встреч с тем, кто, проезжая мимо, не подозревал об этом.
Габчик что-то поправляет в своем велосипеде. По крайней мере издали это выглядит именно так. Он становится на колено, роется в своем портфеле, прикрытом плащом. Руки опытного стрелка нащупывают под кепкой в бумажной обертке части автоматического пистолета «стен-ган». Пружина давно уже очищена от вазелина и вытерта насухо. Подтянуть ее точно к ударнику, потом ввести железную раму в приклад. Всунуть в ствол с левого бока обойму. До отказа. Все делается почти механически, точными движениями, столько раз повторенными во время занятий в тренировочной школе. Сборка, разборка, ночью, под одеялом, с завязанными глазами. Остается только элегантно перебросить через руку плащ, чтобы прикрыть им собранный пистолет. Теперь все!
(Все ли? Но ведь стрелок еще не убедился, вошел ли патрон в ствол. Разве не случалось при стрельбе, что именно в подобном автомате легко застревал первый патрон? В таком случае скорострельное оружие, которое должно обеспечить парашютисту преимущество в бою на близком расстоянии, превращается в бесполезный кусок металла.)
У ограды за остановкой четырнадцатого остались стоять два велосипеда. На одном из них висит пустой портфель с кепкой и травой внутри.
Теперь эти два человека на тротуаре у самого крутого изгиба на повороте трамвайной колеи снова действуют как «Антропоид».
Третий, Валчик, в ста метрах от них нетерпеливо прохаживается по Кирхмайерову проспекту.
Время, столько раз точно высчитанное, уже миновало.
…В бинокль из окна замка в Паненских Бржежанах можно видеть движение каждого еврея. Пусть себе работают в своих «арбайтс-командах» на огороде и в парке. Последние месяцы беременности уже не позволяют госпоже Гейдрих из Юнгферн-Брешан сбежать вниз с хлыстом наездницы в руке и подогнать заключенных, чтобы они работали побыстрее. «Сколько здесь еще дел!» — устало вздыхает хозяйка замка. Бассейн, фонтаны, спортивная площадка… Эсэсовская стража умеет только караулить это унылое скопище евреев, выгонять их рано утром строем на работу, вечером загонять обратно на ночлег в хлев, а на Рождество отправить их в Терезин, чтобы не нарушали праздничной идиллии. Но присмотреть за тем, как организована работа, чтобы была использована каждая минута и каждый еврей, пока он не сдохнет, — это умеет только супруга протектора. Белая в веснушках рука с отполированными ногтями откладывает в сторону бинокль. Надо спуститься вниз и попрощаться.