Эти мудрые наставления полковника Моравца теперь, в сложившейся «ситуации», не стоили и ломаного гроша. И оба ротмистра, посовещавшись, решили действовать на свой страх и риск. Если действовать по приказу, им пришлось бы ждать, пока здесь вырастет лес.
— Да, где-то допущен просчет, — заметил через минуту Кубиш. — Ну что ж — утро вечера мудренее.
Он махнул в темноте рукой, словно хотел развеять невидимую тень сомнений.
— Думаю, что новый год уже наступил, — отозвался Габчик.
— Наверное. А теперь спи. Это тебе необходимо.
Кубиш осторожно приподнялся, чтобы расправить закоченевшее тело. Потом подполз к выходу из штольни подышать свежим воздухом Вокруг искрилась холодная новогодняя ночь.
«Я дома, все же я дома», — вот что заполняло в эти минуты неисправимого оптимиста Кубиша, теперь уж Отто Стрнада, рабочего из Брно. Вот теперь для него действительно началась трудовая пора.
Но ни он, ни его товарищ — Габчик, товарищ не на жизнь, а на смерть, не ломали себе голову над вопросом: почему все делалось в такой спешке? Они солдаты и выполняют свой патриотический долг, так сказал им перед вылетом пан полковник, когда они слово в слово повторили приказ, который должны были выучить наизусть.
«Свое задание выполните на месте, при ситуации и в срок для вас, а также для самого задания наиболее удобный. О своей конкретной задаче никому ни слова».
Бомба для Гейдриха на боевом взводе.
Смертельный поворот
В середине мая 1942 года пожелтели и начали опадать наклеенные на окна домов, трамваев и автобусов афишки с буквой «V»[55], а победы все нет как нет. «Победа, где же ты?» — вздыхали немцы.
Этот вопрос мог бы задать и шеф Главного управления имперской безопасности Райнхард Гейдрих после полугодового протекторства.
Тщательно продуманные способы достижения главной цели — запугать и сломить народ беспощадным террором — не привели ни к чему. Еще более досадный провал ожидал вторую часть «акции Гейдриха»: увеличение норм жиров, папирос и алкоголя.
Эта подачка должна была послужить стимулом к повышению производительности труда на военных заводах. Но чешский рабочий класс накопил слишком богатый опыт борьбы против капиталистов, чтобы не разгадать эту политику кнута и пряника, с которой он столкнулся не впервые. Поэтому на неновую тактику нового протектора он дал свой ответ.
Работать не торопясь!
Портить машины!
Саботировать!
На Вальтровке уже изготовлены для вермахта автомобили. Они пройдут только 60 километров, полагающихся при приемке. С брненской Зброевки уже отправили бомбардировщики, которые едва выдерживают даже свой собственный вес. На Восточном фронте советские бойцы найдут неразорвавшиеся снаряды, начиненные песком. И в них листовки, написанные по-русски рукой шкодовских рабочих: «Делаем, что можем. Братья чехи!»
Середина мая 1942 года.
На рабочем столе Гейдриха лежат секретные донесения из пражского управления безопасности, от доктора Ганса Влашека:
«В ночь на 1 мая неизвестные злоумышленники разбросали в центре Праги и на Бубенече листовки с коммунистической эмблемой — серпом и молотом и с советской звездой. И на Виткове были этой ночью распространены напечатанные на гектографе или с помощью резиновых штампов листовки. Их содержание — призыв к саботажу.
В ночь с 1 на 2 мая у ворот фабрики „Яиберта“ в Голешовичках было найдено шесть гектографированных коммунистических листовок. В Праге-Пибоцы полицейский патруль также обнаружил коммунистические листовки, призывавшие к преступным действиям против рейха.
Рано утром 6 мая на Жижкове было разбросано более 60 листовок с надписью „Придет день!“.
15 мая в районе Смихова появились гектографированные брошюры коммунистического происхождения под заголовком: „У Чернинского дворца“, содержащие оскорбительные рисунки и стишки о руководителях рейха и протекторатных властях. На Смиховском вокзале было найдено 36 листовок, призывавших к саботажу на транспорте.
Около часа ночи 17 мая был произведен взрыв в Праге II, около входа в здание фирмы „Фольксундрейхсферлаг“, в прошлом книжный магазин Андре. Взрывом повреждены витрины.
Затем акции саботажа были проведены в районе Челаковиц, где взрывом динамита была повреждена железнодорожная колея на протяжении 77 сантиметров.
Одновременно были перерезаны телефонные провода в Горжовицах и повреждены провода на военном аэродроме в Скутче».
В приложении к докладу специалисты из антикоммунистического отделения пражского гестапо вынуждены признать, что причина всего этого — «усиление влияния коммунистической партии».
— Что? Коммунисты?! — шипит узколобый человек в эсэсовской форме. Он просто вне себя от бешенства.
Гейдрих умеет правильно оценивать силы противника. Уж он-то понимает, что значат слова «Рот фронт». Кто же может лучше владеть методами борьбы с коммунистами, чем начальник нацистских органов безопасности?
А результаты?
Из папок секретных донесений глядит на Гейдриха подпольный номер «Руде право», выпущенный к 1 мая 1942 года и изданный таким большим тиражом, что достался экземпляр и господину протектору. В полицейской сопроводиловке каждое слово старательно переведено на служебный язык обергруппенфюрера.
А вот неподписанные стихи Франтишка Галаса с боевым, вдохновляющим названием: «Призыв весны 1942 года».
Редактор майского номера Юлиус Фучик уже месяц назад арестован гестапо. Но коммунистическая типография в подвале дома № 7 на Линднеровой улице в Либни работает по-прежнему. Рисунок на праздничном приветствии изображает сжатый кулак, вдребезги разбивающий свастику.
Это понятно Гейдриху и без переводчика.
Сжатый кулак коммунистов заставляет вместе с тем призадуматься и других — тех, кто, конечно, по-своему понимает, что означает этот кулак народа, собравшего воедино все свои силы. Например, достопочтенного обитателя Астон Эбботе — загородной резиденции близ Лондона. И сюда, в увитые плющом стены бывшего аббатства, доходят тайные донесения агентов из протектората.
Этот человек недавно покинул британскую столицу, опасаясь воздушных налетов немцев. Сейчас он знакомится как раз с последним донесением с родины, обработанным разведывательным отделом.
Министерства обороны. Основой для этого донесения послужили сообщения, зашифрованные буквами «ИЦЕ» — то есть шифром командира группы «Сильвер А». Человек за письменным столом в Астон Эбботе не без удовольствия констатирует, что в них часто появляются ссылки на указания, суждения, прогнозы Навратила. Правда, это единственное, что может вызвать его удовольствие.
Среди донесений, подписанных шифром «ИЦЕ», есть помимо других подобных, например, и такое:
«Интенсивная, проходящая почти на глазах у всех деятельность коммунистической партии могла бы со временем убедить народные массы в том, что она единственная сила, которая не боится ни жертв, ни работы. Она внушает к себе уважение, привлекает симпатии народа».
Человек, именуемый в докладах Навратилом, разумеется, пережидает войну в тихой пристани Астон Эбботе не только для того, чтобы в один прекрасный день возвратиться в Прагу под своим настоящим именем — д-р Эдвард Бенеш, но и для того, чтобы восстановить в стране те политические порядки, какими они были осенью 1938 года, накануне того, как он принялся упаковывать свой дипломатический чемодан.
«Я всегда считал и считаю главной целью Сопротивления сохранение прежнего правопорядка в республике. Все, что я могу сделать для этого в качестве главы государства, перенесшего тяжкие испытания судьбы, будет для меня, пожалуй, единственной отрадой в жизни», — прочувствованно говорил д-р Бенеш по лондонскому радио. (Тот самый Бенеш, который, будучи президентом, первый и самым антиконституционным способом нарушил «правопорядок республики»: без единой попытки к сопротивлению, без единого слова протеста капитулировал перед мюнхенским диктатом.)
Значит — освобождение, но одновременно возврат к домюнхенским порядкам.