— А то и все восемьдесят, если дизель простаивает!
— Отношение у нас в колхозе к трактористам — прямо, как при старом режиме!
— Сказал! При старом режиме трактористов не было.
— За такое отношение ещё в тридцать третьем году политотделы председателям холку намыливали!
— Да вы что, ребята, в самом деле? Зачем пригласили меня до своего коша? Выпить-закусить или чтоб поругаться?
— И за тем, и за другим, товарищ председатель.
— А когда ж с вами в другое время по душам поговорить? На стан к нам приедете — трактористы в борозде, работают, один-двое лишь на ремонте стоят. В одиночку с вами несподручно ругаться. А тут мы все в сборе.
— Гуртом и батька легче бить!..
Парень с двумя орденами Славы и несколькими медалями на защитного цвета кителе прилёг спиною к дереву, смотрит в пламенеющее на западе небо, где только что скрылось солнце за горизонтом, тихо наигрывает на баяне. Вокруг него на траве в разнообразных позах, сидя и лёжа, расположилась вся бригада… И у другого тракториста — медали, ордена, и у третьего — медали, нашивки за ранения… Негромкая песня, вполголоса: «Эх, дороги, пыль да туман»…
— А ещё был у нас на Крымском фронте такой случай, в сорок втором году, — начинает рассказывать баянист, положив баян на землю и закуривая. — Один «КВ» подорвался на мине. Пехота отошла, залегла, атака не удалась, и этот «КВ» остался в нейтральной полосе. Семь суток просидел экипаж в танке, на морозе, пятнадцать градусов был мороз, всё ждали, когда наши попытаются опять отбить высотку, чтоб поддержать огнём с места. Немцы не стреляли по этому танку, хотели, должна быть, его целеньким захватить, — гусеницу только разорвало, — а наши думали, что экипаж погиб. И вдруг на восьмые сутки, когда пехота пошла опять в атаку — ожил «КВ»! Как сыпанул по немцам из пулемёта, из пушки! Взяли высоту!.. Семь суток — в броне, в железе, на морозе. Вытащили ребят из машины, а они ходить не могут, ноги распухли у всех, как колоды. Сразу отправили их в медсанбат, оттуда в госпиталь, не знаю, пришлось ли им еще воевать или ампутировали им ноги… Все пятеро были — трактористы.
— Из трактористов хорошие выходили солдаты, — говорит другой фронтовик с медалью «За оборону Сталинграда» и орденом Красного Знамени. — Это было здорово у нас придумано! Сколько деревенской молодёжи обучили управлять машинами! Что ж, парень знает технику, он что хочешь быстро освоит, и танк и миномёт, и пушку. А к лагерной жизни нам не привыкать…
— Наступали мы в Донбассе, в Ворошиловградской области, летом сорок третьего года, — начинает рассказывать третий. — Я был в танковом десанте, командовал отделением автоматчиков. Танки и мы, пехота, расположились перед вечером в посадке у Дороги. Кто спит, кто оружие чистит, кто бреется. На этом месте ждать нам боевого приказа из штаба бригады. Слышим — тракторишко где-то близко за бугром жужжит, и тут только мы обратили внимание — поле-то за посадкой вспахано, уже травой заросло, майский пар. А расстояние от передовой — всего километров десять. Показался трактор на бугре, «ХТЗ», колёсный, к нам спускается, тянет культиваторы, дымит, дребезжит, за рулём девушка лет шестнадцати, вся в мазуте, копоти, зубы только блестят. Остановила машину, соскочила с сиденья, — культиваторы разладились в сцепе, — что-то бьёт молотком, ключом поддевает, силится разогнуть. Подошли мы к ней, и танкисты и я со своими бойцами, стали ей помогать. А она — сердится на нас. «Чего вас сюда принесло? Не могли другого места выбрать? Вон в балке роща, там бы лучше замаскировали свои коробочки. Увидит «рама», засечёт, прилетят, начнут бомбить, исковыряют мне всё поле. Мы ж с напарницей ночью без фар работаем, ещё сверзишься в воронку с трактором!» Коробочки, говорит! А сама со своим хэтэзиком рядом с танками, как козявка против слона. «Не сердись, — говорим, — рыжая, мы гости — ненадолго. К утру и след простынет». Я говорю: «Посиди, отдохни, а я разочка два обойду загон». — «А вы, — спрашивает, — понимаете по трактору?» — «Немножко, — говорю, — понимаю». — «На моём не поедете, дюже много у него секретов, всё на бечёвочках да на проволочках держится. Этому трактору в субботу — сто лет. Сама карбюратор собрала из утильсырья. Коробка скоростей такая, что едешь и души нет — вот сейчас рассыпется!» — «А чего ж вы, — говорю, — так запустили пар? Сорняки на семена разводите? Его пора уже третий раз культивировать». — «Пар запустили! Вот ещё мне — инспектора по качеству! Вы бы спросили, как мы его пахали? Пропашешь борозду, а им, гадам подслеповатым, сверху показывается — войска окопы роют. Как засыпят бомбами! А сколько у нас тракторов-то? Эмтээс этой весною только начала работать. До войны две тракторные бригады обслуживали наш колхоз, а теперь — два трактора!» Починили мы ей тяги: «Поезжай, да не круто заворачивай на углах, оглядывайся». — «Вот спасибо вам!» Подобрела. «А свечечек у вас нету лишних? — спрашивает танкистов. — Дали бы мне парочку». Надавали ей танкисты свечей фрицевских, трофейных. «Вот спасибочко!.. А автолу мне немножко не отольёте?» — «Автолу, милая, — говорят, — не можем дать, самим нужен. В бой идём, полагается иметь запас, про всякий случай. А вот свет тебе на машине оборудуем. Почему, говоришь, ночью без света работаете?» — «Маскировка. Да, сказать, и лампочек нету, ничего нету». — «Ну вот скоро фронт подвинется дальше, будешь светить без опаски». Взялись ребята, сделали проводку, установили ей на машине две фары, одну на радиаторе, вперёд, другую назад, на плуг. Уж она благодарила, благодарила!.. А по дороге, смотрим, пылит мотоциклист, везёт нам приказ из штаба бригады. Стемнело — передвинулись на исходные позиции. На рассвете пошли в бой… Как-то уже в Венгрии попалась мне газета «Правда Украины». Про это самое село писали, про этот район — название села мне запомнилось. Одна трактористка в первый год после освобождения вспахала на старом «ХТЗ» около тысячи гектаров. Наградили её орденом Ленина. Та ли девушка, что сердилась на нас — не знаю. Не спросили мы тогда, как её звать…