Ошибка — она ошиблась в расчетах! Это был ручей Датчанина… Вырытое стремительным горным потоком ущелье с круто углублявшимся дном, пока оно не упиралось в массивную каменную стену, под которой когда-то ручей ушел в землю. Там она окажется как в капкане. Уитни бросилась бежать по камням через покрытый опавшими листьями склон, не отрывая взгляда от дальнего склона хребта и крепко стискивая зубы, заставляя работать ноющие от боли ноги. Услышав за собой пыхтение нагоняющего ее Чарли, она удвоила усилия.
Но она уже проиграла: ошибка стоила ей лишних сил и потерянного времени. У Чарли оказалось преимущество и в том, и в другом, и вскоре он оказался от нее на расстоянии вытянутой руки. Сделав рывок, он схватил ее за рубашку, Уитни отчаянно дернулась, и они покатились вниз по скользкому от листьев склону… Чарли оказался наверху. Пыхтя и обдавая ее жарким дыханием, он перевернул Уитни на спину и прижал к земле нацеленные на него ее растопыренные пальцы. Затем придавил ее своим телом, и она попыталась просунуть колено между его ног. Но он поймал ее ногу своей и с силой удерживал.
— Черт тебя побери… Чарли… не смей этого делать! — закричала Уитни, дергая плечами и не желая сдаваться. — Если тебя не убьет папа… это сделаю я!
— Вряд ли, Уит, — задыхаясь, сказал он, хотя понял, что Уитни не шутит, потому что у нее вырвалось ругательство. Это заставило его чуть помедлить. Дэниелсы никогда не чертыхаются: слишком гордятся своим запасом слов, чтобы опускаться до этого. — Я женюсь на тебе, Уит… Буду делать с тобой виски и детей…
— Черта с два ты будешь! — Она повернула голову набок и подтянулась к его кисти, открыв рот.
— Ну нет! — Чарли мгновенно просчитал намерение Уитни и оттолкнул ее руки. — Только не кусаться! — В драке Уитни Дэниелс частенько прибегала к запрещенным приемам, вспомнил он, и это на мгновение задержало его.
Уитни видела, как Чарли пристально смотрит на ее рот, и поняла, что он раздумывает, не поцеловать ли ее снова.
— Давай, давай, можешь не думать, я буду кусаться! Сдерживая сопротивление девушки, Чарли в ярости прищурил глаза.
— Я хотел любить тебя как полагается, — задыхаясь, выговорил он, — но мне не обязательно тебя целовать… — Он приподнялся над ней так, чтобы достать до ее рубашки, и вцепился зубами в грубую ткань. Потом сильно дернул головой, и раздался треск разрываемой материи.
Глава 2
Порывы прохладного ветра трепали пестреющие осенними красками кроны деревьев, позволяя лучам послеполуденного солнца проникать сквозь густую листву и весело плясать на угрюмых лицах солдат, которые двигались колоннами по четыре человека в ряд по главной дороге, ведущей в Рэпчер-Вэлли. Впрочем, эта каменистая дорога, вьющаяся вдоль русла Литтл-Беар-Крик, была чуть шире лесной тропы, и солдаты, без того уже измученные долгим маршем, пропотевшие, со сбитыми в кровь ногами, из последних сил старались соблюдать порядок в колонне.
Солдаты девятого регулярного отряда ополчения Мэриленда были одеты в толстые шерстяные куртки разных оттенков голубого и в облегающие бриджи когда-то белого цвета, обуты кто в разбитые сапоги, кто в грубые башмаки, на головах у них красовались фетровые шляпы с низкой тульей и широкими полями. Каждый тащил на себе свернутое по длине и притороченное к телу по диагонали одеяло, ружье, мешочки с порохом и дробью, а также еду и солдатский ранец. Солдаты находились в походе уже три долгие недели, с огромным трудом преодолевая бесконечные хребты и ущелья гористой западной Пенсильвании. Их ругали сержанты, поочередно донимали то ночной холод, то дневная жара, терзали бесконечные полчища москитов и блох. Отсутствие нормальной пищи, и в результате многочисленные случаи дизентерии да еще грубость и презрительное отношение старших по чину довели их до отчаянного состояния — словом, с этим отрядом лучше было не шутить.
Во главе отряда на великолепной чалой кобыле гарцевал майор, горделиво выпрямившись в седле, поражая безукоризненным офицерским мундиром, ловко облегающим его широкоплечее сильное тело. Синий китель украшали два ряда блестящих золотых пуговиц и золотые эполеты. Белые нанковые штаны плотно облегали его мускулистые ноги, а элегантная треуголка с кокардой и высокие начищенные сапоги с серебряными шпорами дополняли эффект. Хотя внешне он выглядел несравненно лучше своих солдат, лицо его тоже изобличало крайнюю усталость, голод и перенесенные лишения. И тогда как его люди натерли себе ноги, у него мозоли были на гораздо более мучительных местах, что он переносил, как подобает аристократу, со стоической выдержкой.
Майор Гарнер Таунсенд привстал на стременах и обернулся оглядеть свой отряд. Он увидел, что солдаты стараются поддерживать строй, несмотря на вылезающие на тропу деревья и кусты, и его суровый взгляд немного смягчился.
— Лейтенант! — крикнул он. Младший офицер пришпорил лошадь и подъехал к командиру. — Мы здесь не для того, чтобы сражаться с деревьями. Перестройте колонну по два человека.
По мере того как его приказ передавался по колонне, слышались облегченные вздохи и заметное изменение ритма шаркающих ног. Лейтенант с опаской снова повернулся к хмурому командиру.
— До сих пор никаких известий от разведчиков, — язвительно заметил майор Таунсенд. — Они точно знают, что сначала должны доложить об обстановке, а не принимать самовольно какие-либо действия?
— Да, майор, — живо ответил лейтенант. — Не могу поручиться за Бенсона, но Кинджери и Уоллес наши лучшие разведчики, сэр. Если в этих местах есть незаконные винокурни, будьте уверены, они их разнюхают.
— Надеюсь!
Гарнер Таунсенд окинул мрачным взглядом своего младшего офицера, хотя тот был старше его на три года. Выцветший синий китель, потрепанные сапоги и протертые на кончиках пальцев перчатки безошибочно указывали на скромное финансовое положение лейтенанта. Социальный и экономический статус человека в гражданской жизни неотступно преследовал его в этой наспех призванной «арбузной армии», как ее насмешливо называли, зачастую создавая ему дополнительные затруднения.
— Лейтенант, мы уйдем отсюда только после того, как дотла разорим это крысиное гнездо! — Заметив пробежавшую по лицу лейтенанта Брукка тень, он снова устремил вперед решительный и надменный взгляд. — Никому не нравится, лейтенант, что нас послали в эту глушь, где мы отрезаны от настоящего фронта действий… и в результате вынуждены пробираться вдоль этого жалкого грязного ручья. Нам приказано выследить и схватить мелких преступников и презренных негодяев, как будто они представляют серьезную угрозу существованию нации. Все это полный абсурд! — Помолчав, он добавил в редком порыве искренности: — У меня нет ни малейшего представления, лейтенант, за что вас обрекли на эту ссылку, но нужно было очень серьезно провиниться, чтобы оказаться здесь… под моим началом.
Действительно, полученное майором Таунсендом, офицером Массачусетского ополчения, которого на деле не существовало, назначение командовать отрядом, посланным в эти отрезанные горами области Пенсильвании, можно было расценивать как ссылку. Вообще то, что его призвали участвовать в кампании против «водочного бунта», явилось для него полной неожиданностью; официальный приказ был ему прислан из самого штаба армии. Позднее он узнал, что это его амбициозный отец схлопотал для него вызов, желая, чтобы сын зарекомендовал себя активным участником первого главного испытания, выпавшего на долю только что созданного федерального правительства.
Однако ни отец, ни штаб армии не позаботились о том, чтобы Таунсенда определили в войска, ведущие более или менее серьезные военные действия. Как только он прибыл в штаб, его сразу же послали в Мэрилендскую дивизию, а там стали перебрасывать от одного командира к другому, пока он не застрял, как камень в зобу, у некоего полковника Оливера Гаспара, бывшего купчишки, который, оказавшись на военной службе, сделал стремительную карьеру. Этот выскочка, бросив один лишь взгляд на красивого выходца из аристократической семьи майора Гарнера Таунсенда, тут же назначил его на унизительное командование отрядом из тридцати шести человек всего с одним младшим офицером.