— Да, да, винокуры, — раздраженно проворчал он, уголком глаза посматривая, как она пытается усвоить эту неожиданную для нее новость.
На самом деле новость была до того поразительной, что она умолкла. Гарнер Таунсенд — винокур, из семьи винокуров… точно так же, как она сама! Она со всех сторон рассматривала эту мысль, и наконец на сердце у нее потеплело. Возможно, именно этим и объясняется ее непреодолимое влечение к Гарнеру: ее натура интуитивно распознала в нем винокура и отозвалась на это открытие самым естественным образом. Уже по вкусу его поцелуев ей следовало догадаться о том, что он тоже винокур. В них чувствовалась опьяняющая сила виски… то есть рома.
И члены его семьи тоже винокуры! Это же замечательно! Теперь она уже не так боялась встречи с незнакомыми людьми, представляющими семью Гарнера. Семья бостонских винокуров… Что ж, это звучит не так страшно, как семья бостонских аристократов, даже если это одна и та же семья. И Уитни с облегчением вздохнула.
Сержант Лексоулт вернулся в лагерь на окраине Питсбурга с мрачным видом.
— Ну, повидали мы ее отца, — натужно просипел он, усаживаясь у дымящегося костра на бревно рядом с лейтенантом. Солдаты бывшего отряда майора Таунсенда быстро собрались вокруг, чтобы послушать новости о своих пленниках. — И похоже, его там бьют.
— Чего там похоже! Он выглядит как кусок сырого мяса, — сердито добавил Дэн Уоллес. — Не надо было передавать его им.
Среди мужчин раздались возмущенные возгласы.
— У нас не было выбора, — смущенно вставил лейтенант Брукс. — Это сделано по приказу полковника Гаспара. Мы ничего не могли поделать.
— Точно так же, как ничего не можем поделать, когда не получаем положенных нам денег, да? — язвительно спросил Ральф Кинджери.
— И продуктов! — возмущенно добавил Дэн Уоллес. — Нам что, просто сидеть здесь и погибать от голода и холода? Черта с два они от меня дождутся! Меня обязаны кормить!
— Лучше бы нам остаться в долине, — жалобно заныл худой Нед. — Там мы по крайней мере нормально питались.
— Черт, мы все голодаем! — прогремел Лексоулт и, встав, повернулся лицом к солдатам. Через мгновение его глаза хитро сощурились. — В самом деле, мы сидим здесь, охраняем улики против отца миссис Таунсенд… и тем временем умираем от голода и жажды. Ребята, у нас же есть выход! В городе полным-полно солдат, которые получают деньги и которые так же умирают от жажды, как и мы. Вот что, ребята, — взмахом руки он пригласил их подойти поближе и понизил голос, — продадим-ка мы им часть виски старины Блэка, будет на что купить себе еду, а заодно избавимся от доказательств его вины.
— Нет, нет, — возразил лейтенант, вставая на ноги. — Трогать улики… это неправильно.
— А избивать старика Блэка — правильно? — сердито нахмурясь, спросил Дэн Уоллес.
Все единодушно его поддержали, обозлившись при мысли, что четыре полные бочки превосходного виски Дэниелса будут использованы в качестве улик против его производителя. По их мнению, в этом было что-то явно несправедливое. С хитростью изголодавшихся людей они дружно уговорили лейтенанта Брукса закрыть глаза, пока бочки не будут опустошены «какими-то неизвестными негодяями». И, желая решительно подчеркнуть свое возмущение отношением властей, которые их использовали, после чего пренебрежительно забыли о них, они подкупили часового, который передал БлэкуДэниелсу и Чарли Данберу бутылку нелегального, контрабандного «доказательства».
Экипаж с грохотом катил по темным и тихим улицам Бостона, замощенным булыжником, направляясь к фешенебельному району Бикон-Хилл. Свет редких фонарей проникал сквозь окно кареты, золотистыми вспышками освещая спящую Уитни. Гарнер тревожно поглядывал на нее, размышляя, правильно ли поступил, приказав больше не останавливаться в дороге, в результате чего они прибыли домой глухой ночью.
Коляска миновала Бикон-стрит, затем роскошный особняк Хэнкоков и вскоре замедлила ход перед внушительным каменным строением в георгианском стиле, отделенным от улицы круговой дорожкой для подъезда экипажей, откуда можно было сразу подняться к пышному парадному портику с широкими ступенями на две стороны. Гарнер спустился с коляски и послал к боковому входу разбудить прислугу.
Вскоре за толстыми белыми дверями послышались суета и голоса, и они распахнулись. Гарнер внес крепко спящую Уитни мимо седого человека в ночной рубашке и колпаке, который кутался в наспех наброшенный халат и держал в руке канделябр с зажженными свечами.
— Мастер Гарнер. Сэр… — Дворецкий испуганно таращил глаза на помятый мундир Гарнера, на его отросшую щетину… и на его ношу.
— У нас гости?
— Н-нет, сэр.
— Отлично. Пошлите разжечь огонь в Голубой комнате напротив моей, — тихо приказал Гарнер. — И проследите, чтобы парня, который спит в карете, устроили на ночь в помещении для слуг.
Дворецкий вздрогнул и поспешил за ним, освещая ему дорогу. Гарнер поднялся с Уитни по изогнутой лестнице и там по коридору до резной двери. Дворецкий, Эджуотер, проскользнул мимо, распахнул для него дверь, и он вошел в пышно обставленную спальню и опустил Уитни на большую кровать. Дворецкий стоял рядом, совершенно озадаченный, в то время как его хозяин стал снимать с молодой женщины какую-то жуткую фетровую куртку и грубые поношенные башмаки, затем бережно стянул парчовое покрывало, вытащил пуховое одеяло и аккуратно подоткнул вокруг ее тела.
— Завтра утром… — Гарнер повернулся к перепуганному дворецкому, — не беспокойте миссис Таунсенд до половины двенадцатого. Пошлите ей полный поднос еды и сделайте для нее ванну с горячей водой. То же самое понадобится и мне в половине десятого. — Он снял одну свечку с канделябра и зажег свечи на мраморной каминной доске. Затем повернулся и увидел, что Эджуотер не сводит глаз со спящей Уитни.
— Вы сказали, «миссис Таунсенд», сэр? — Клочковатые брови дворецкого недоверчиво подскочили.
— Да, миссис Таунсенд, — властным тоном подтвердил Гарнер.
Степенный дворецкий коротко кивнул и поспешил вон, чтобы отдать распоряжения. Гарнер с облегчением вздохнул. Кажется, он благополучно преодолел первое из препятствий, которое должно было ему встретиться при столь позднем возвращении домой.
Наутро, в половине восьмого, Эджуотер, облаченный в крахмальную сорочку и черный костюм, встретил в верхнем коридоре заспанного слугу и забрал у него поднос с завтраком, предназначенный для хозяина, Байрона Таунсенда. Обычно это было занятием более низкого по статусу слуги — принести поднос, раздвинуть шторы и разбудить хозяина, но сегодня утром чопорный дворецкий взял его на себя. Войдя в роскошную спальню, он поставил поднос на лакированный столик у камина, украшенного резьбой по мрамору, затем раздул огонь и подкинул еще одно полено в камин.
— Половина восьмого, сэр. — Он тихо склонился у массивной кровати, затем неслышной походкой удалился, чтобы раздвинуть шторы и открыть ставни.
Байрон Таунсенд пошевелился, уселся в кровати и, сгоняя остатки сна, крупными ладонями с длинными пальцами потер лицо, провел по седеющим вискам и откинул назад темные волосы. Он спустил с кровати ноги и с удивлением уставился на Эджуотера.
— Прибыли какие-то бумаги? — спросил он, надевая домашние туфли из мягкой козлиной кожи.
— Нет, сэр, не бумаги… а мастер Гарнер. — Эджуотер не поворачивался, делая вид, что с трудом раздвигает тяжелые портьеры.
— Домой? Ты хочешь сказать, после того как я ушел спать?
— Он и его партия прибыли очень поздно, сэр. — Эджуотер намеренно подчеркнул слово «очень», перенося внимание на поднос и наполняя ароматным кофе изящную фарфоровую чашку.
— Его партия? — Байрон протянул было руку за халатом, но сначала решил взять поданную дворецким чашку, всматриваясь в его лицо с неодобрительно поджатыми губами. — Он привез с собой каких-то людей?
— Вряд ли я сказал бы «людей», сэр. Один военный, хотя, думаю, не офицер. И разумеется, еще его жена. Это все, сэр? — Эджуотер коротко поклонился и сделал вид, что хочет удалиться.