— Послушайте, девушка. — Вперед выступил Байрон Таунсенд, лицо его налилось кровью, и глаза блестели так же, как глаза Гарнера в подобные моменты, только без дразнящего жара. — Вы ничего не получите ни от моего сына, ни от моей семьи. Ни одного пенни, понятно? Вы думаете, мы не понимаем, что вы обманом вынудили его жениться на себе? Не вы первая пытались это сделать, вы, презренная Иезавель… — Он схватил ее за руку и сильно дернул вниз.
— Не Иезавель, — с угрозой заявила Уитни, пытаясь высвободить руку, — а Далила!
Гарнер с ужасом увидел, что она дернула руку вверх, потянув за ней руку Байрона. Боже! Гарнер понял, что она собирается укусить его! Кровь забурлила в нем, и он бросился вперед, видя, как ее губы приоткрываются…
Он сбоку кинулся на Уитни, обхватил ее сзади и рывком выдернул из рук отца. От неожиданности она не сразу пришла в себя, так что он успел оттащить ее на безопасное расстояние, и лишь тогда она стала вырываться.
— Прекрати, Уитни! — приказал он, наклонившись к ней и еще сильнее стискивая ее. — Прекрати, или, клянусь, я…
— Отпусти меня. Что в тебя вселилось? — вспыхнула она, стараясь вырвать руки из его хватки.
— Веди себя как леди, черт побери! — прошептал Гарнер, уткнувшись лицом в густую массу ее волос.
Но было уже поздно. Вся семья в шоке уставилась на них. Именно такой сцены он и опасался. Все его надежды представить Уитни пусть не очень воспитанной и утонченной барышней, но вполне приличной девушкой рассыпались в прах. Теперь его высокомерное семейство увидело Уитни Дэниелс во всей ее красе и в полной мере осознало его возмутительно неравный брак.
— Перестань! — Он как следует встряхнул ее. — Тихо!
К удивлению всех, а особенно Гарнера, Уитни перестала бешено вырываться и теперь пыталась просто выскользнуть у него из рук, не замечая Эзру и Байрона, которые жадно следили за изгибами ее крепкого молодого тела и пылающим возмущенным румянцем на прелестном лице.
— Это моя жена, Уитни Дэниелс Таунсенд. — Гарнер прижимал к себе Уитни, всем телом ощущая ее и чувствуя растущее возбуждение. О Господи, только не сейчас! В голосе его прозвучала глухая угроза. — Она моя жена, а сорок процентов этого дома принадлежит мне. Поэтому она будет жить здесь… дадите вы свое благословение или нет. А если вы не пожелаете с этим смириться, предупреждаю: я заберу свои сорок процентов компании Таунсендов и использую их против вас. Я понятно выразился?
Уитни не была уверена, вообразила ли она их кивки или они в самом деле подтвердили понимание. Но у нее не было возможности подтвердить или опровергнуть свое впечатление: Гарнер внезапно круто повернул ее к себе и схватил за запястья.
— Мы вернемся… после того, как она переоденется к обеду. — На лице его застыло бешенство, глаза метали молнии, когда он потребовал: — И вы выкажете ей достойное уважение, как и она вам.
С этим грозным предостережением он потащил Уитни из комнаты и дальше через центральный нижний холл. Когда они оказались у лестницы, он преодолел ее упрямое сопротивление прежним простым приемом: вскинул Уитни себе на плечо и понес в ее комнату. К тому моменту когда он бросил ее на кровать, от прилива крови к голове Уитни почти ничего не соображала. В ней кипела ярость от его грубого обращения. Гарнер стоял, широко расставив ноги и решительно скрестив руки на груди.
— Ты хотела его укусить! — обвинил он ее. — Я требую, чтобы ты навсегда это прекратила! Это Бостон, черт побери, а не лесная глушь, и я не потерплю, чтобы ты вела себя как разъяренная кошка!
— Укусить? — Она вся покраснела. — Укусить твоего отца? За кого ты меня принимаешь?
Ее искреннее удивление заставило обоих остро осознать разделявшее их противоречие. Уитни была ошеломлена тем, что он действительно считал ее грубой и невежественной дикаркой. И в тот же самый момент он понял, что воспринимал ее не более объективно, чем его семья.
Он смутился и потер руку, которую она когда-то укусила.
— Я вправе был ожидать этого от тебя… на основании своего опыта.
— Ты… — От возмущения она едва могла говорить. — Да ты был первым и единственным человеком, которого я укусила!
Гарнер напряженно молчал, не отрывая от нее пристального взгляда, и она, в свою очередь, смутилась, ощущая близость этого изящно одетого и неотразимо красивого джентльмена, который вдруг показался ей незнакомцем.
— Хорошо, я не буду кусаться, — пробормотала она, но тут же спохватилась, что это похоже на полную капитуляцию, и поспешно добавила: — Если ты перестанешь чертыхаться. Терпеть не могу этой твоей привычки. Это непристойно и неприлично, и джентльмен, который провел пять лет в королевском военном колледже в Англии, должен уметь сказать и что-нибудь поумнее, чем «черт побери».
— Откуда тебе известно, где я учился? — с трудом проговорил Гарнер, чувствуя, что рядом с ней опять лишается дара речи.
— О, майор! Я много что знаю о тебе!
Он насторожился, смутно соображая, что она снова пытается втянуть его в свою торговлю, но не в силах изгнать из воображения соблазнительную картину ее обнаженного тела.
— Я здесь не для того, чтобы торговаться. — Он сделал большой шаг назад.
— А для чего же, Гарнер Таунсенд?
В этот момент Уитни и не думала о том, чтобы соблазнять его, и просто машинально провела по губам кончиком языка. Но от этого невинного движения Гарнер весь загорелся и задрожал от усилия сдержать возбуждение. Он совершенно забыл, зачем пришел к ней в комнату.
— Черт… Разрази меня гром! — закричал он, сжимая кулаки. — Мне нужны эти штаны! Я больше не желаю видеть их на тебе!
— Что? — Уитни подалась вперед, опираясь на слабеющие от желания руки. — Мои штаны?
— Да, и немедленно! — Он отступил еще на шаг и упер кулаки в бедра, круто расправив плечи. — Сию же минуту! — приказал он вздрагивающим от возбуждения голосом. — Сними их и надень юбку. В Бостоне принято, чтобы леди переодевались к обеду. И черт… Клянусь всеми святыми, ты тоже это сделаешь!
— Но…
Пока Уитни колебалась, Гарнер подскочил к ней, схватил за ногу и стянул один башмак. Не находя в себе сил для серьезного сопротивления, она позволила ему снять и второй башмак.
— Ну? Я жду! — Он нависал над ней своим крупным сильным телом, с мрачным лицом и с глазами, горящими от злости и желания.
Ее полуоткрытые полные губки не выразили протеста, но зеленые глаза зажглись задорным огоньком. Если он желает заполучить ее штаны, говорил этот взгляд, ему придется снять их самому. Вопреки здравому смыслу Гарнер принял ее вызов и стал расстегивать пуговицы на ее штанах. Руки у него задрожали, когда он коснулся теплого и гладкого живота.
Он до боли стиснул зубы и, расстегнув последнюю пуговицу, нерешительно помедлил, а затем ухватился за пояс штанов и стал их стаскивать. Сначала обнажился ее живот, матово-нежный, за ним холмик между бедрами, поросший мягкими курчавыми волосами…
Гарнер резко выпрямился, и из его уст вырвался сдавленный стон. Уитни смотрела на него с горячей истомой, ее полные сочные губы подрагивали в соблазнительной и призывной улыбке. Несмотря на терзающее его желание, краешком мозга он вспомнил, что провел с ней в любви уже две ночи и дважды за этим оказывался ввергнутым в катастрофу.
Дрожащей рукой он неуверенно погладил ее по шелковисто-гладкому животу, испытывая неимоверное желание овладеть ею, еще раз насладиться ее нежным и щедрым телом… Да, но в третий раз он может окончательно себя потерять. В третий раз он не сумеет остановиться, устоять против безумного влечения к ней, которое делает его таким уязвимым. Она нашла способ использовать против него его страсть. Затем в голове Гарнера вспыхнула мысль: она заявила его отцу, что она Далила, а не Иезавель. Да, она была Далилой… для него, который был Самсоном.
Уитни затаила дыхание, угадав, что его пронзает такое же желание, как и ее. Его пальцы обжигали ей тело, и в ней уже трепетала знакомая спираль растущего вожделения. Она хотела заключить с ним женскую сделку… жаждала его любви, жаждала возможности любить его. Понимая, что он ее хочет, Уитни молилась в душе, чтобы он раскрыл ей свои объятия.