Эван поджал губы
— Ну что ж, тогда только время покажет, — задумчиво произнес он, зная, что Оливера не переубедить.
Уходя, Оливер закрыл за ним дверь.
— Только время покажет, — повторил он.
Да, так и будет. Покажет, вернется ли Эван к пациенту, или у Оливера появится еще одно дополнение к коллекции.
ГЛАВА 4
— Отдай ее мне, — хрипло потребовала я.
Доктор, державший на руках маленького ребенка, посмотрел на меня, возможно, холодно. Или с жалостью. Скорее всего, его нанял Кристофер.
Я бы даже не удивилась, если бы по приказу Кристофера доктор заставил меня унести с собой убитого им ребенка.
Теперь это не имело большого значения. Ничто не имело значения.
Мои руки были будто без костей, но я вытянула их, потому что у меня не было другого выбора. Этот человек держал в своих руках весь мир. Весь мой мир. Безмолвный и истощенный мир, который мог бы процветать, если бы не жестокость судьбы.
И моя слабость.
— Отдай мне мою дочь, — потребовала я, дергая пальцами, чтобы дотянуться до нее.
Он двигался медленно, неуверенно, но все же подошел ко мне и положил маленький сверток мне на руки.
Она была крошечной, и он держал ее так, словно она была легкой, как перышко. Но тяжесть ее безмолвного и безжизненного тела на моей мокрой от пота груди мешала дышать. Каждый раз, когда мое сердце билось под ее безмолвным телом, меня пронизывала боль. Если бы я могла отдать ей свое громыхающее и здоровое сердце и взять ее тихое и разбитое, я бы так и сделала. В одно мгновение.
В тот момент я желала этого больше всего на свете. Так сильно, что черные точки заплясали в глазах.
Желания не сбывались, поэтому ее сердечко молчало, а мое медленно разбивалось с каждым ударом.
Я погладила ее кудряшки, слегка влажные, с кровавыми прожилками, но идеальные. У моей малышки была пышная шевелюра. Если бы ей подарили жизнь, а не отняли, она была бы прекрасна. Кожа у нее бледная, синяя, в пятнах. Глаза ее были закрыты, маленький ротик, как бутон розы, поджат, неподвижен.
Она была заморожена в младенчестве, и всегда останется такой. Она существовала только в моем чреве, в моем сердце. Я была единственной, что она знала о жизни. Она была единственной, что я знала о жизни.
И вот я умерла, прямо там, прямо тогда. Баюкая маленький трупик своей дочери.
Потом чьи-то руки оттащили ее от меня. Я напряглась, чтобы схватить ее обратно.
— Нет! — завизжала я, пытаясь пошевелиться. — Ты не можешь забрать ее у меня. Верни! Верните ее!
Но они этого не сделали.
Они забрали мою дочь, и я больше никогда ее не видела.
Я выдернула себя из кошмара. Или сна. Язык распух, во рту пересохло. Дыхание неглубокое. Еще не проснувшись, я поняла, где нахожусь.
Комната была расплывчатой, полной черных пятен. Чужеродность всего этого пульсировала, дразня меня, как живое существо. Стены угрожающе пялились.
Я сосредоточилась на очертании человека в дальнем углу, наблюдавшим за мной.
— Зачем ты это делаешь? — прохрипела я. — Почему ты не убил меня?
Мужчина молчал.
— Не знаю, — сказал он наконец.
— Жаль, что ты этого не сделал.
Снова воцарилась тишина, и темнота поползла обратно.
— Мне тоже, — услышала я, как пробормотал он.
Или, может быть, мне показалось.
Два дня спустя
— Ты должен дать мне краткую информацию о ее лекарствах, о том, как их применять, о побочных эффектах, — скрестив руки на груди, скомандовал Оливер.
Ему не понравился этот жест: он выдавал слабость, человечность.
Но у него не было выбора.
Хотя он был уверен, что человечность и сострадание - это две вещи, без которых он родился, но иногда он их испытывал.
Конечно, не как у обычных людей. Если он не задушил ее подушкой, то это уже человечность. А еще он гладил ее подушечками пальцев по руке, когда она плакала во время кошмаров.
Разве теперь не очевидно, что именно он будет заботиться о ней в ближайшем будущем? Присутствие Эвана здесь было риском.
Правда, откуда его клиенты могут узнать о том, что он не выполнил условия контракта?
— О чем ты говоришь? — спросил Эван, скрестив руки на груди.
— Скажи, как ухаживать за ней, чтобы ты больше не приходил сюда, — пояснил Оливер ровным голосом.
Он терпеть не мог объясняться кому-то. Особенно когда люди говорят: «О чем ты говоришь», чтобы изобразить невежество или усилить драматический эффект. Эван прекрасно понимал, о чем говорит Оливер. Эван был единственным человеком на этой планете, который знал Оливера. Кто вообще знал, что Оливер существует помимо имени, счета и репутации.