Лукьян допил виски и расстегнул пиджак. Он даже не взглянул на меня. Вместо этого он подошел к барной тележке, поставил на нее пустой стакан и вернулся.
Мертвое тело в комнате перестало существовать. По крайней мере, для него.
У меня возникло странное воспоминание о том моменте на кухне с мамой. У меня кровь застыла в жилах.
— Не хочешь переодеться к ужину? — спросил он.
Я моргнула, переводя взгляд с непреклонного взгляда смерти на другой взгляд, еще более непреклонный, чем смерть. Я хотела спросить об Илае. О том, почему он убил своего коллегу. Об этих океанах крови. Хотела закричать. Может быть, блевануть. Но вместо этого я встала, обогнув кресло так, что он оказался между мной и Лукьяном.
Каким-то образом тело в комнате больше не имело значения. Ни для Лукьяна, ни для меня. Потому что Лукьян был чем-то большим, чем смерть. Стыд и боль, свернувшиеся в каждой части меня, были более насущными, чем мертвый психопат на полу.
— Т-то, как ты это сделал, о-обращался со мной, — заикаясь, произнесла я тихим, грубым и совершенно слабым голосом.
Я ненавидела, что боль того момента просочилась в мой тон. Я встретилась с ним взглядом сквозь туман. Я сдержалась, чтобы не вздрогнуть от его бесчувственного выражения и того факта, что оно все еще было неотразимо красивым, даже если вытравлено безразличием.
— Ты вел себя так, будто я – ничто, — это был едва слышный шепот, мои руки были сжаты в кулаки так сильно, что ногти царапали внутреннюю сторону ладоней.
Его холодный взгляд не отрывался от моего.
— Это было больно, — прохрипела я.
Что-то мелькнуло. Как жар, отражающийся от раскаленной дороги летом, мерцающий в миражах перед тем, как вернуться в небытие.
— Я ранил твои чувства, — заключил он низким дрожащим голосом, от которого вибрировала комната.
Это потрясло меня до мозга костей. Он был так далеко от этой комнаты. От меня.
Мне удалось сдержанно кивнуть, все еще цепляясь за надежду, что это – притворство. Игнорируя более вероятную возможность, что, как он обращался со мной перед этими людьми, было проблеском правды за занавесом того, что я себе вообразила.
— Мне плевать на твои чувства, — сказал он.
На этот раз я вздрогнула.
Еще одно мерцание. Оно длилось дольше, но оставалось бестелесным.
— Если стоит выбор между спасением твоей жизни или заботой твоих чувств, я выберу твою жизнь. Всегда, солнышко, — он шагнул вперед, и, несмотря на его ледяной тон и мраморно-остекленевший взгляд, воздух вокруг нас запылал жаром, когда он коснулся моего тела своим. — Я буду жить с тем, что ты злишься на меня, обижаешься, даже ненавидишь. Но я не буду жить с твоим трупом. Вот так просто. Твои чувства не имеют к этому никакого отношения. И ты должна понять, что я сделаю все, чтобы сохранить тебе жизнь, даже если придется убить то, что между нами. Даже если придется уничтожить твою душу. Я сделаю это.
— Я думаю… — я сглотнула. —… ты уже сделал это.
Он смотрел на меня все тем же холодным пустым взглядом, не выражая никаких чувств или реакции.
— Нет, солнышко. Ты узнаешь, когда я это сделаю. Не думай об этом.
Мой желудок скрутился, когда он опустился передо мной на колени, как будто молился или поклонялся. Они остановились как раз на том месте, где меня хватал Илай.
Его большой палец скользнул по нежной коже.
— Я думаю, больше всего тебя беспокоит то, что сейчас произошло, а не то, что тебе больно, — пробормотал он снизу, его рука двигалась вверх. — Тебя это взволновало.
Я задыхалась в воздухе вокруг нас, он был наполнен смертью, страхом, грязью и, самое главное, сексом.
В отличие от Илая, его руки не двигались медленно. Они быстро поползли вверх по моим ногам, одна наэлектризовывала кожу, другая цеплялась за платье, дергая его вверх. Холодный воздух поцеловал мои бедра. Лукьян стянул трусики с моих бедер, его ладонь скользнула по моему лобку, поднимаясь вверх к животу.
Мое платье было снято через голову и упало на пол прежде, чем я смогла сориентироваться. То же самое с лифчиком. Мои соски напряглись, требуя внимания Лукьяна. Его большой палец коснулся ареолы. Потом он зажал сосок между большим и указательным пальцами. Сильно.
Я воскликнула. И от удовольствия, и от боли.
Теперь я могла издавать этот звук. Меня слышали только Лукьян и мертвец. Между ног у меня скопилась влага.
Его рот призрачно приблизился к моей шее, его зубы сначала встретились с кожей. Еще сильнее. Трусики пропитались силой возбуждения.