Особенно когда он сорвал с меня всю одежду и трахнул на полу мертвой комнаты.
— Ты страдаешь гибристофилией? — спросил он, и этот странный вопрос нарушил тишину, которая уютно окутала воздух в течение нескольких часов после нашего общего оргазма.
В какой-то момент мы переместились из мертвой комнаты в его спальню. Мой разум помнил только вспышки того момента. Но этот вопрос потряс меня до глубины души.
Я тут же оглядела свое обнаженное тело в поисках какой-нибудь сыпи или язвы, покраснев от смущения.
— Нет, — быстро ответила я. — То есть, я не… что такое гибри…
— Гибристофилия — это парафилия, при которой сексуальное возбуждение и влечение зависят от того, что партнер совершил какое-то злодеяние, — объяснил он. — Вышеупомянутые злодеяния могут варьироваться от чего-то простого, как ложь, до более серьезных действий, таких как изнасилование или убийство, — его палец лениво скользнул по моему плечу. — Иначе известно как «Синдром Бонни и Клайда».
Я полностью повернулась к нему лицом, разинув рот. Конечно, он был бесстрастным и жестким. Но думала, это только на поверхности. Он не дал мне времени заговорить, а я и не пыталась, потому что знала, что он еще далеко не закончил.
— Книга Оги Огаса и Саи Гэддама исследует этот вопрос дальше, — продолжал он. «Миллиард порочных мыслей: самый большой в мире эксперимент о человеческих желаниях». Излишне многословное название, признаю, но кое-какие хорошие моменты есть, — сказал он. — Они утверждают, что женщины хотят доминирующего мужчину. В связи с эволюционными потребностями, которые последовали за нами в двадцать первый век.
Я слушала его слова, все до единого, но именно в этот момент я начала видеть смысл за этими словами. Лукьян водил узоры на моем плече.
— Это доминирующее мужское понятие — популярный сюжетный прием в большинстве эротических произведений и фильмов, направленных на женщин. Популярные примеры, и более радикальные, это женщины, которые писали письма Теду Банди, Джеффри Дамеру, а серийный убийца Ричард Рамирес даже женился на поклоннице, пока был в тюрьме, — сказал он без эмоций. — Причина этого состояния на самом деле не определена. Некоторые эксперты считают, что гибристофилы — покорные жертвы, в то время как другие считают, что они являются нарциссическими пособниками, которых влечет к власти, — его рука замерла. — По-моему, эти женщины хотят умереть. Они не склонны к самоубийству, по крайней мере, большинство из них. Но их увлечение смертью двигало ими к людям, которые способны на это, — он не моргал. — Смерть — это очарование, притяжение, которое слишком тошнотворно, чтобы смотреть ей в лицо, поэтому вместо этого они выбирают болезнь, которая ближе всего к гибели.
Я позволила тишине продлиться долго после того, как он заговорил, давая ему время сказать больше фактов.
Но он этого не сделал.
— И ты считаешь себя моим олицетворением смерти, — предположила я.
Он не ответил.
— Ты думаешь, из-за того, что случилось со мной, я теперь сломлена на всю жизнь, и я стремлюсь к… — я искала нужное слово. — …замене своего мужа тобой, потому что я не могу заполучить его?
— Нет, — сказал он. — Хотя ты сломлена на всю жизнь. Это правда. Но я не думаю, что ты настолько расстроена, чтобы построить какой-то эмоциональный щит, убеждая себя, что тебя привлекают пытки или жестокое обращение, чтобы справиться с этим. Ты использовала другие методы.
Я усмехнулась.
— Ты имеешь в виду агорафобию? — сказала я. — Конечно, этого недостаточно. Мне нужно еще одно физиологическое состояние к коллекции. Может посттравматическое стрессовое расстройство?
— Да, — ответил он, хотя вопрос был риторическим. — Ты не настолько глупа, чтобы не понимать, что ПТСР и агорафобия чрезвычайно тесно связаны, и одно почти условно для другого.
Я поджала губы. Почему я не сказала более непонятное расстройство, которое мой умный парень не смог бы объяснить?
Неужели я только что назвала Лукьяна своим парнем? Подумаю об этом потом.
Я открыла рот, чтобы поспорить еще, но потом остановилась, вспомнив о своих предыдущих мыслях.
Этот человек пришел убить меня. Он убивал людей ради своей жизни и проявлял столько же эмоций, как кусок скалы. Он жесток, холоден и опасен. Он скрывал это за миллионом слоев сложного лексикона и научных открытий, как делал всегда, когда испытывал чувство, которое ему не нравилось.
Я пошевелилась, надавила на плечо Лукьяна, чтобы он лег на спину и я могла оседлать его. Это моя новая любимая поза. Так я держу власть. Контролирую.
Но сейчас дело было не в этом.