Я никогда не любила его больше, чем в тот момент. Конечно, я этого не сказала.
— Ты имеешь в виду, что мне нужно выйти на улицу? — спросила я.
Он коротко кивнул.
— Думаю, это будет не так просто: открыть входную дверь и выйти.
От одной мысли об этом у меня учащенно забилось сердце. Я отрицательно покачала головой.
— Я этого и не ждал, — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Если бы это было так просто, ты, скорее всего, уже сделала бы это. Когда ты впервые проснулась и увидела перед собой меня и возможность неминуемой смерти.
— Возможно, — улыбнулась я.
Я часто улыбалась. Лукьян не очень понимал, когда и как он шутит, но я знала, что ему нравится моя улыбка. Конечно, он этого не сказал. Он был не из тех, кто занимается такими глупостями, как сладкие комплименты.
Его взгляд скользнул по моим губам, он наклонился вперед и сжал мои пальцы.
— Приступим к нашим планам, — сказал он. — Я найду для тебя несколько целей с меньшим риском, чтобы ты могла приступить к работе, пока мы не найдем способ, как ты сама их будешь находить.
Это был Лукьян. Строит планы. Управляет вещами. Ставит условия, которые не хуже, чем смертный приговор.
Он вселил в меня надежду.
Что, конечно, было опасным и роковым чувством. Я это знала. Но все равно сделала.
Потому что люди глупые.
Мой желудок был полон бабочек.
С ножами вместо крыльев.
Лукьян как всегда был верен своему слову.
Через два дня после нашего разговора Брэд – человек, который иногда наблюдал, как Кристофер бил меня, иногда помогал – сидел на том же самом месте, где его двоюродный брат испустил последний вздох.
Я позаботилась о том, чтобы его постигла та же участь.
Лукьян изувечил его так же, как и Кристофера, но на этот раз на левой руке вообще не было пальцев.
Я не стремилась к театральности, к эпической речи, пока кружила вокруг него с пистолетом. Нет, в этом отношении я была похожа на Лукьяна. Я просто всадила ему пулю в голову и не стала заниматься пытками.
Моя рука все еще дрожала от удара пистолета, кровь пела от жара мести, когда холодные губы Лукьяна коснулись моей шеи.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, обхватив мое тело руками, притягивая меня обратно к своей груди.
Я попятилась назад.
— Я чувствую себя… не очень, — призналась я. — Никакой вины.
— Вина – это для тех, кто притворяется святым. Мы не притворяемся, — пробормотал он.
Его рука потянулась к моей, поднимая пистолет. Другой рукой он вытащил обойму и опустошил патронник. Они с грохотом упали на пол.
— Нет, — согласилась я хриплым голосом.
— Ты хорошо справляешься, — сказал он, целуя меня в мочку уха.
— В убийстве? — выдохнула я.
— В отказе от своей человечности, — сказал он мне в шею.
Мое сердце бешено забилось.
Его зубы царапнули кожу, где бился пульс. Он затарабанил сильнее от осознания того, на что способны его зубы, на что способен он сам. Вскрыть мою вену, держать меня, пока кровь не зальет нас обоих, и я умру в его объятиях. Я почти чувствовала, как влажная липкость прилипла к нашей коже.
Вместо зубов его губы кружили вокруг этого места, целуя, пробуя жизнь, бьющуюся под моей кожей.
Я откинулась назад, испытывая одновременно облегчение и некоторое разочарование от отсутствия крови, несмотря на тонкую струйку, ползущую к нашим ногам от стула с трупом.
Губы Лукьяна оторвались от моей шеи, и он повернул меня.
— Я все уберу, — сказал он, кивнув на тело. — Подожди меня в нашей комнате.
Теперь это была наша комната. Без разговоров и вопросов. Однажды все мои вещи исчезли из моей старой комнаты и оказались в шкафу Лукьяна, набитом костюмами. В два раза больше моего.
Мои туалетные принадлежности были аккуратно разложены в его ванной точно так же, как и в той, что была напротив.
Я ничего не сказала.
И он тоже.
— Хорошо, — прошептала я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы прижаться к его губам.
Я не могла удержаться, чтобы не скользнуть языком внутрь, пробуя его на вкус.
У меня это получалось все лучше. Прикасаться к нему. Целовать его. Теперь не так страшно. Хотя я всегда буду бояться Лукьяна. Но я теперь более склонна игнорировать свой страх, позволяла ему возбуждать меня и подпитывать.