Его грубый выдох послал теплый поток воздуха прямо на кожу, которая взывала к его рту. Желудок перевернулся от его дыхания на самую интимную часть меня.
— Элизабет, опусти свою гребаную киску, чтобы я почувствовал, как сильно твой контроль тебя заводит, — потребовал он, его голос был напряжен от разочарования.
Язвительный тон его голоса, звон наручников в отчаянии вызвали во мне новый прилив желания, я чуть не кончила без всякого контакта.
Я соединила наши пальцы вместе, единственным жестом силы, который в данный момент был позволен.
Сила.
Контроль.
Он давал мне это.
Человек, который ценил эти вещи превыше всего.
— Элизабет, — предупредил он. — Если я сейчас не отлижу твою пизду, я не позволю тебе кончить, пока ты не сойдешь с ума.
Мои бедра опустились.
Он пожирал меня.
Яростно.
Изысканно.
За гранью здравого смысла.
Его пальцы оставались прижатыми к моим, я позволила ему взять надо мной контроль. Белые звезды взрывались в моем видении, когда я кончала снова и снова.
Его рот прогнал весь холод. Подвел меня к краю могилы и обратно. Заставил меня забыть о гнили и пятен крови на наручниках.
На мне не было ничего, кроме его рта.
Я ахнула, вынырнув из его атаки. Больше не дразня и не растягивая движения, мое тело скользнуло вниз по его телу, и я насадила себя на его член, прежде чем он даже понял, что происходит.
Все его тело напряглось под наручниками, он издал дикий рык. Его глаза светились желанием, таким темным, что оно таяло в стенах позади нас. Я оседлала его. Жестко. Несмотря на чувствительность моей кожи, несмотря на то что я была уверена, что не переживу еще одного оргазма, я прижимала нас друг к другу снова и снова.
— Опусти свой гребаный рот сюда сейчас же, — выдохнул он, прежде чем его член напрягся внутри меня.
Я сделала, как он просил, прижалась губами к его губам и утонула в нем. Он немедленно взял под контроль поцелуй, поскольку это было единственное, что он сейчас мог контролировать.
Мы как будто вырезали кусок своего мира и сделали его темным и развратным.
Его тело напряглось рядом с моим, и мои внутренности начали пульсировать еще одной кульминацией. Его зубы впились в мою нижнюю губу, когда я выдоила из него жестокий и интенсивный оргазм.
Это длилось целую вечность, наше наслаждение, более сильное, чем все, что было до этого.
В одно долгое мгновение я рухнула ему на грудь, наши тела, влажные от пота, прилипли друг к другу. Воздух был пропитан острым запахом секса. Он поселился в моих костях.
Лукьян все еще был твердым внутри меня, тело напряжено.
Я моргнула, слегка подвинувшись, чтобы встретиться с ним взглядом. Даже от небольшого движения я тихонько вскрикнула, когда он дернулся внутри меня.
Его глаза потемнели.
— Сними с меня наручники, — проинструктировал он. — И я покажу тебе, как чертовски великолепно это было, — он дернул бедрами вверх. — Я буду поклоняться тебе и наказывать одновременно.
Меня пугала темнота и звериное рычание в его голосе.
Но я все равно сняла с него наручники.
— Это было жестоко, — прошептала я в темноту.
Ни Лукьян, ни темнота не ответили.
— Ты знал, что они что-то сделают со мной, эти наручники, — продолжала я.
— Подозревал, — наконец ответил он, и в его голосе зазвучала темнота в комнате.
— И все же ты принес их, — упрекнула я.
— Ты жалуешься? — спросил он, его рука скользнула между моих ног, касаясь области, которая никогда не испытывала такого сгущенного количества удовольствия, как в предыдущие часы.
— Нет, — прошептала я, у меня перехватило дыхание, когда его рука легла между моих ног. — Но мне пришлось сначала пройти через ад.
— Через ад не пройти, Элизабет, — сказал он. — Мы уже в нем. Мы всегда будем в нем. В некоторых местах пробираться труднее. Другие достойны проклятия, — его голос стал хриплым.
Мое дыхание – прерывистым.
— Ни один из нас в жизни не знал доброты, — продолжал он, нежно потираясь об меня.
Даже самое нежное прикосновение было слишком. Но мне все равно хотелось большего.
— Мы не созданы для этого. Здесь доброте нет места, — он нажал подушечкой большого пальца, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, прежде чем отпустить меня. — Только не с нами.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, найти слова.
— Значит, жестокость – это все, что я когда-либо получу от тебя?